Блажен, кто в дни борьбы мятежной,
В дни общей мерзости людской Остался с чистой, белоснежной,
Неопороченной душой.
Блажен, кто в годы преступлений
Храня священный идеал,
От повседневных искушений Умом и сердцем устоял.
Блажен, кто, вписывая повесть В скрижали четкие веков, Сберег, как девственница, совесть
И веру дедов-стариков.
Блажен, кто Родину не предал,
Кто на Царя не восставал,
Кто чашу мук и слез изведал,
Но малодушно не роптал.

С. Бехтеев, 1921

Приступая к рассказу о философе и богослове Николае Михайловиче Боголюбове, сразу отметим, что одна из составляющих его научного творчества — психологическая; не столь значимая против других сторон его творчества — философии или богословия, но его голос в хоре голосов психологов религиозно-психологического направления был слышен.
Российская психология конца Х!Х — начала ХХ века представляла собой пеструю картину: эмпирическое направление, экспериментальное и религиозно-философское(1). Обобщая исследования В. В. Аншаковой, О. А. Артемьевой, В. А. Кольцовой, Т. Д. Марцинковской, выделим основные черты в религиозно-философском направлении: идеи православного богословия и русской религиозной философии проявились в двух психологических направлениях — русская богословская психология и религиозно-философская психология; религиозно-философские психологи опирались как на канонические тексты догматического богословия, так и на отдельные положения философских систем европейских мыслителей и собственные философские построения; представителями этой ветви психологии были как иерархи и служители Церкви, так и преподаватели философских дисциплин в духовных академиях и семинариях(2).
Появление этого направления в России в 1880-х годах связывают с социальной ситуацией — идеи народничества, самоотверженного порыва интеллигенции потерпели крах; многие мыслители того времени говорили о наступающей катастрофе в духовной сфере общества, притом, что образовательный уровень рос; наступило разочарование в естественных науках(3).
В истории психологии есть немало исторических фигур, чье прошлое так или иначе связано с получением духовного образования. И представляется интересным проанализировать образовательный путь в психологию ученых, пришедших в эту науку из учебных духовных заведений, каковыми были духовные семинарии и духовные академии. Примеры таких судеб представлены следующими именами.
С. М. Василейский (1888-1961): учеба — Самарская духовная семинария, С.-Петербургский университет, Психоневрологический институт; работа — профессор Самарского государственного университета, Нижегородского государственного университета, Нижегородского педагогического института(4).
Ф. А. Зеленогорский (1839-1908): учеба — Нижегородская духовная семинария, Казанская духовная академия; работа — профессор Харьковского университета(5).
Н. Д.Левитов (1890-1972): учеба — Рязанская духовная семинария, С.-Петербургская духовная академия, Психоневрологический институт; работа — Институт народного образования.
Н.В. Петровский (1890-?): учеба — Рязанская духовная семинария, Московский университет; работа — профессор Нижегородского государственного университета(6).
В. А. Правдолюбов (1888-1937): учеба — Рязанская духовная семинария, Киевская духовная академия; работа — Житомирская учительская семинария, 2-й Московский государственный университет(7).
В. С. Серебренников (1862-?): учеба — Вятская семинария, С.-Петербургская духовная академия; работа — профессор С.-Петербургской духовной академии, профессор Петроградского университета.
В. А. Снегирев (1841-1889): учеба — Нижегородская духовная семинария, Казанская духовная академия; работа — профессор Казанского университета и Казанской духовной академии(8).
П.П. Соколов (1863-1923): учеба — Московская духовная академия; работа — профессор Московской духовной академии.
И.П. Четвериков (1880-1969): учеба — Тульская духовная семинария, Киевская духовная академия; работа — доцент Киевской духовной академии; профессор Юрьевского университета, профессор университета Св. Владимира в Киеве, профессор Медико-педологического института, профессор Ярославского университета(9).
Даже в этом, весьма скромном, списке видна общность образовательного пути этих ученых: из семей священнослужителей, после духовных училищ (семинарий), путь одних вел в духовные академии, других — в университеты. Те, кто заканчивал академию, необязательно оставались в лоне богословских дисциплин, они уходили в науку, чаще в философию или психологию. Как пишет историк Л. Манчестер, пожелавшая развеять миф о том, что «православное духовенство было непричастно к высокой культуре, оставаясь по большей части неграмотным, и целиком зависело от государства»(10), многие поповичи стремились к светскому образованию, желая дополнить им уже пройденный в семинарии путь богословских наук, сознавая необходимость самопожертвования, служения другим(11). Профессора из поповичей сочетали просветительскую миссию с научной деятельностью, с поиском истины. Если в 1875 году на долю выходцев из духовенства приходилось 17% профессоров, то в 1904-21%. Таким образом, они стали основателями преподавательской корпорации во всевозможных учебных заведениях(12) по всей России.
Фактором, объединившим судьбы профессоров — Киевского университета Святого Владимира Николая Михайловича Боголюбова, Харьковского университета Федора Александровича Зеленогорского, Казанской духовной академии Вениамина Алексеевича Снегирева, — стал хронотоп Нижнего Новгорода: здесь они родились, получили образование в Нижегородской духовной семинарии, внеся в дальнейшем свой вклад в развитие отечественной гуманитарной науки(13).
Нижний Новгород может по праву гордиться Николаем Михайловичем Боголюбовым, вложившим душу в просвещение украинского и российского народов. Замечательно, что один из его сыновей, Алексей Николаевич Боголюбов, оставил биографические записи о своем отце, благодаря чему мы можем представить наполненный трудами и лишениями жизненный путь богослова, философа, психолога, публициста Н. М. Боголюбова. (Отдавая должное труду Алексея Николаевича, хранителя памяти о своей семье, добавим, что многие пользовались его работой, но далеко не все ссылались). С благодарностью отметим внуков Н. М. Боголюбова — Николая Николаевича, Николая Михайловича, Алексея Михайловича, бережно хранящих семейный архив и поделившихся с нами фотографиями, а также работников Государственного архива г. Киева за предоставленные материалы.

Семья
Николай Михайлович Боголюбов родился 8 (20) мая 1872 года в селе Павловском Ардатовского уезда Нижегородской губернии, в семье иерея Михаила Андреевича Боголюбова (1838-1900), который, получив начальное духовное образование в Арзамасском духовном училище, затем окончил Нижегородскую духовную семинарию (в 1860 году). С 1 августа 1861 года Михаил Андреевич начал педагогическую деятельность в Чернухинском училище Арзамасского уезда, а с 17 сентября 1863 года он, уже священник, переведен на свою родину — село Павловское, где и родился его сын Николай. Всего в семье Михаила Андреевича и Александры Ивановны было девять детей (четверо сыновей и пять дочерей; трое сыновей получили высшее образование, дочери — среднее учительское образование)(14). Как писал А. Н. Боголюбов, братья Алексей (1868-1930) и Николай, окончив Нижегородскую духовную семинарию, поступили в Московскую духовную академию, летом работали домашними учителями, а Иван (1870-1952), окончивший ту же семинарию, получил место псаломщика. «Позже с помощью братьев, он поступил в Дерптский университет, закончил его по медицинскому факультету и стал хирургом(15), получив в Нижнем Новгороде и за его пределами большую известность… Алексей Михайлович женат не был, работал он преподавателем латинского и французского языков в Нижегородской духовной семинарии. Жил безвыездно в Нижнем… После революции Алексей Михайлович служил статистиком в одном из областных управлений, кажется в финансовом. Василий (1874-1934) окончил Лысковское духовное училище, после семинарии окончил офицерское училище, а после революции работал бухгалтером»(16). Четыре дочери вышли замуж за священнослужителей, одна замужем не была.
Отец Михаил прожил длинную жизнь, полную праведных трудов, окончив ее благочинным во 2-м Балахнинском округе и настоятелем церкви в честь иконы Смоленской Божией Матери в селе Гордеевка, как когда-то и его отец (священник Андрей Боголюбов также был настоятелем этого храма). По словам знающих отца Михаила людей, «он был приветлив со всеми; наставления и убеждения его были обыкновенно растворяемы любовью и снисходительностью»(17). Место захоронения его было у церкви, но, к сожалению, могила не сохранилась: в 1940-е годы, по словам жителей, в церковной ограде сажали картошку(18).

Учеба
Как было принято в семье священнослужителей, Николай Михайлович начал свое богословское образование в Лысковском духовном училище, куда поступил в 1882 году.
Лысковское духовное училище открыли 1 сентября 1849 года благодаря усилиям Преосвященного Иакова, епископа Нижегородского (ему принадлежала мысль об учреждении училища и первые заботы), а также князя Г. А. Грузинского, помогавшего материально, и протоиерея села Лыскова Василия Княгининского, приведшего в порядок здание училища. Само открытие духовного училища в Лыскове объяснялось удаленностью Княгининского, Макарьевского, Васильского и Сергачского уездов от Нижнего Новгорода и Арзамаса. Духовенству упомянутых уездов было сложно содержать детей в нижегородском или арзамасском училище, и Преосвященный Иаков «за нужное почел для отвращения сих затруднений открыть Духовное Приходское училище»(19).
Программа обучения в нем была серьезной. После реформы духовного образования 1867 года в течение четырех лет обучения отводилось 18 часов в неделю на греческий язык, 22 часа — на латинский; на родной русский язык (с церковно-славянским) — 11 часов. Только в 1884 году русский язык получил 19 часов в неделю, а латинский с греческим — по 16 часов. Если до реформы преподаватели духовных училищ были всего лишь исполнителями учебного дела, то с 1867 года они получили возможность участвовать в его организации; на заседания учрежденных училищных правлений приглашались все училищные наставники с совещательным голосом и с правом требовать внесения в журнал особого мнения(20). По словам ревизора, проверявшего Лысковское духовное училище в 1879 году, «по успехам обучения оно уже несколько лет считается первым между окружными училищами Нижегородской губернии …успешно осуществляет цели, предначертанные для духовных училищ как в учебном, так и в воспитательном отношениях. Выдающуюся черту корпорации этого училища составляет долговременность служения ее членов, что в училищах встречается ныне редко. Все наставники приобрели основательное знание предметов, ими преподаваемых, практически усвоили разумные методы их преподавания и ведут свое дело с примерным усердием. Учебное дело организовано правильно… На письменные упражнения учащихся, как по русскому, так и по классическим языкам, обращено было должное внимание»(21).
Что касается воспитания учащихся в период обучения Николая Михайловича Боголюбова, то, как вспоминают, большая заслуга в этом деле принадлежала Павлу Федоровичу Сидонскому, помощнику смотрителя, который «был главным проводником правил поведения воспитанников в их жизнь, вместе с господином Смотрителем, главным руководителем их религиозно-нравственного развития. Г. Сидонского без преувеличения можно назвать воспитателем умелым и опытным. Он счастливо соединял в себе любовь к делу воспитания с строгою аккуратностью, напускную суровость с добродушием, с искренней религиозностью необыкновенную энергию»(22). Николай Михайлович окончил училище в 1886 году «по первому разряду», затем его ждала Нижегородская духовная семинария.
Накопившая глубокие образовательные традиции с момента своего образования в 1721 году, семинария, во время учения Н. М. Боголюбова (1886-1892) руководимая протоиереем Геннадием Васильевичем Годневым (1839-1917; возглавлял семинарию в 1882-1910)(23), была одним из лучших учебных заведений России, воспитавших немало выдающихся иерархов Церкви, благочестивых пастырей, деятельных миссионеров, знаменитых ученых и проповедников. Помимо общеобразовательных предметов и предметов специализации, там преподавали греческий, латинский, еврейский, французский и немецкий языки, а также точные науки — физику, математику. Следует отметить огромное значение, придаваемое в данной системе обучения философскому знанию.
Семинаристы в Нижегородской семинарии учились шесть лет, проходя три ступени (отделения): низшую, среднюю и высшую. Предметы делились на основные — богословские дисциплины; практические, где изучались навыки, необходимые священнослужителю; и вспомогательные. Последние состояли из большого количества гуманитарных (теория словесности, история русской литературы, всеобщая гражданская история, русская гражданская история, логика, психология, начальные основания и краткая история философии, а также греческий, латинский и один из современных языков) и физико-математических предметов (алгебра, геометрия, тригонометрия и физика), то есть семинаристы получали и достойное светское образование. В Нижегородской духовной семинарии основательно готовили студентов по философским дисциплинам, и изучение философии рассматривалось как «важное средство для лучшего уяснения православных истин»(24).
Философская проблематика была представлена тремя предметами — логикой, психологией и начальными основаниями и краткой историей философии. «В логике затрагивались проблемы форм и методов познания, вопросы о достоверности знания, наконец историко-философская тематика, связанная с развитием гносеологии. Рукописный учебник по психологии, который был составлен в Нижегородской духовной семинарии, выделяет в курсе психологии три составные части: в первой изучается „понимание о сущности души вообще”; во второй — „о ее способностях и начальных свойствиях”, в третьей — „о тех переменах, какие она претерпевала в соединении с телом”. Подобная структура курса предполагала и рассмотрение таких философских тем, как смысл человеческой жизни, взаимоотношение личности и общества, свобода воли, соотношение рациональною и интуитивного в духовной жизни и др.»(25).
Психологию в Нижегородской духовной семинарии преподавали, например, выпускники МДА — кандидат богословия Николай Владимирович Лебедев (1870-?), сын священника Нижегородской губернии, кандидат богословия, статский советник В. И. Богословский. Семинаристы пользовались учебником М. А. Остроумова (1847-1920?), рекомендованным духовно-учебным управлением Священного Синода для семинарий; сам автор специализировался на изучении истории философской мысли и в 1886 году защитил магистерскую диссертацию на тему «История философии в ее отношении к Откровению: взгляд на условия исторического развития философии». Учебник не только помогал решать философские теоретические задачи, но и вырабатывал «руководительные начала человеческой деятельности»(26). «Последовательно отстаивая приоритет духовных факторов в развитии общества, Остроумов в то же время не отрицал и значение материальной сферы жизни человека»(27). Профессор Киевской духовной академии П. П. Кудрявцев (1868-1937), отмечая, что в семинариях всегда присутствовала философия как учебный предмет, писал: «в духовных семинариях наряду с психологией, логикой и историей философии преподаются начальные основания философии. Ни одна наука не действует на юный ум семинариста в такой степени не только освежающим, но и освобождающим образом, как философия: она приучает его давать отчет в том, что мы готовы принимать на веру, взвешивать основания сообщаемых положений и т. д. Иных результатов преподавание философии и не может дать, лишь бы только оно находилось в руках не только знающего, но разумного и честного преподавателя»(28).
Психология присутствовала в духовных семинариях и академиях как самостоятельный учебный предмет. В ответ на происходившие преобразования духовной школы в середине XIX века, связанные с усилением в ней философско-богословской науки в ответ на увеличивавшуюся популярность естествознания, были написаны учебники по психологии для духовных учебных заведений, которыми в разные периоды пользовались также и в светских учебных заведениях: Н. А. Зубовский «Психология» (1848), С. П. Автократов «Учебник психологии» (1866), И. А. Чистович «Курс опытной психологии» (1868), А. К. Гиляревский «Учебник психологии» (1883), Н. Г. Дебольский «Лекции по психологии, читанные в СПбДА» (1886), А. Е. Светилин «Записки по психологии» (1888), В. А. Снегирев «Психология» (1893), П. П. Назарьев «Психология, составленная преподавателем Воронежской духовной семинарии» (1904) и др. Выпускники духовных учебных заведений были весьма осведомлены в психологии, хотя профессор Г. И. Челпанов в дискуссии по вопросу введения психологии в гимназии (1904 г., университет Св. Владимира, Киев) заявил, что «психология в духовных средне-учебных заведениях погрязла в рутине, нуждается в обновлении»(29), а воспитанники духовной академии, ставшие преподавателями психологии, «могут лишь дискредитировать психологию и повести к ложному выводу, что „практика” показала непригодность философии для средней школы»(30). Истина была такова, что «семинаристы поступают в высшие учебные заведения в достаточной мере подготовленными к слушанию философских лекций, чего вовсе нельзя сказать о гимназистах; …наши семинарии могут служить примером для гимназий», «философские науки составляют одно из преимуществ духовной школы пред светской»(31).
В 1892 году Николай Михайлович Боголюбов поступил в Московскую духовную академию (МДА), где ректором был епископ Антоний (Храповицкий) (1863-1936; ректор МДА в 1890-1895), позже — митрополит; его учеником и стал Николай Михайлович. Академия была богата преподавательскими кадрами — такими, к примеру, как профессора: по кафедре догматического богословия А. Д. Беляев (1852-1920), по кафедре истории Русской Церкви Е. Е. Голубинский (1834-1912), специалист по церковному праву Н. А. Заозерский (1851-1919), протоиерей Д. Ф. Касицын (1838-1901), по кафедре пастырского богословия и гомилетики В. Ф. Кипарисов (1849-1899), по кафедре церковной истории А. П. Лебедев (1845-1908), по кафедре Священного Писания Нового Завета М. Д. Муретов (1851-1917); доценты: по кафедре введения в круг богословских наук С. С. Глаголев (1865-1937), по кафедре нравственного богословия Н. Г. Городенский (1871-1936), по кафедре пастырского богословия и педагогики А. П. Шостьин (1862-1916); преподаватель физики и геометрии, естественнонаучной апологетики Д. Ф. Голубинский (1832-1903) и др.
Общий настрой по отношению к студентам блестяще выразил профессор метафизики А. И. Введенский (1861-1913) в обращении к ним: «прежде богословов чуждались, как „врагов прогресса и свободы”, теперь же к ним относятся со вниманием как к людям, которые, благодаря охранительному влиянию на них начал православного христианства, едва ли не одни сумели сохранить неприкосновенным, среди всеобщего шатания умов, правильный взгляд на мир и на жизнь»(32), поэтому студентам предстоит «труд и труд: вот отныне. ваш девиз, труд разумный, одушевленный честными и искренними стремлениями»(33). Он предостерег учащихся от чрезмерного чтения и изучения книг, если это не оставляет времени и сил для собственных размышлений и может привести к «путанице понятий, неспособности совладать с самыми элементарными вопросами и общему принижению умственного уровня»(34). Отмечая философские предрассудки, унаследованные из 1860-х, — рационализм, позитивизм, скептицизм, критиканство, — Введенский в качестве основной черты современного философствующего сознания выделил ложный идеализм и призвал студентов противопоставить идеализму ложному идеализм истинный, «который бы, не отрицая эмпирической действительности, возвышался над нею в своем учении о действительности высшей, идеальной, тот идеализм, который освящен христианством и в нем заложен»(35), для чего следует, не увлекаясь разработкой общефилософских вопросов, «воплотить православно-христианскую идею в философскую форму. И создать особый, ясно выраженный, последовательно проведенный и законченный тип философии»(36), «выяснить положительные начала человеческой и общемировой жизни и истолковать их, как естественные откровения в мире Божественных свойств»(37). Академия предоставляла студентам свободу выбора предметов изучения, оказывая тем самым доверие, в надежде пробудить самостоятельность работы мысли и вдумчивости, «чтобы пробудить и воспитать философские наклонности, заложенные в душе каждого, но обыкновенно как бы дремлющие»(38); преподаватель же может лишь ввести в науку, научив критическому взгляду и сомнению.
И, как напутствовал А. И. Введенский, для Николая Михайловича и других студентов академии «философия становится одним из средств подготовления к самостоятельной и разумной жизни и деятельности»(39). Вступительное сочинение Боголюбова по курсу «Введение в богословие» экзаменационная комиссия признала лучшим, отмечая, что «в нем он изложил положение о том, что познание Бога и проверка евангельских истин по методу ничем не отличается от всякого другого познания, но происходит на почве нравственного опыта»(40).
Через три года после окончания академии, будучи преподавателем Закона Божия в Нижегородском епархиальном училище, Н. М. Боголюбов предоставил свою работу «Православно-христианское учение о Боге как Творце и Промыслителе мира. Опыт выяснения логического взаимодействия систем теизма и пантеизма» на соискание степени магистра богословия. Профессор А. И. Введенский (1861-1913) признал крупным достоинством этой работы тщательное установление автором понятия о пантеизме, его видах и подвидах, что «могло бы войти в современное философско-богословское сознание в качестве одного из прочных при-обретений»(41). Профессора С. С. Глаголева (1865-1937) привлекли в сочинении «искренняя любовь к занятиям философией, сильная логика и обширная начитанность»(42), «чувствуемое в нем трепетание духа, явно открывающаяся любовь к исканию истины. Он (Боголюбов — Прим. Н. Стоюхиной) читал многое, не потому что искал материала для своей темы, но потому что искал ответов на занимающее его дух вопросы. Твердость православных убеждений, сила и самостоятельность мышления, любовь и готовность трудиться чувствуются в предлежащем сочинении»(43). Оба известных ученых-богослова отметили самостоятельность работы, привлечение разносторонних и широких сведений. Работу разрешили напечатать, устранив некоторые недостатки и исправив название, которое показалось критикам неудачным. И в 1899 году в Нижнем Новгороде выходит книга «Теизм и пантеизм. Опыт выяснения логического взаимоотношения данных систем» — первый серьезный научный труд Н. М. Боголюбова, за который 31 марта 1900 года советом Московской духовной академии автор удостоен степени магистра богословия, а позже отмечен премией митрополита Макария (за 1901 год).
Книга содержит введение и восемь глав, где автор дает критический обзор существовавших определений пантеизма, рассматривает его взаимосвязь с космологической проблемой, описывает виды пантеизма; сравнивает тезисы пантеизма и теизма, после чего представляет основные положения пантеистической системы.
В статье «Понятие о религии»(44), являющейся фрагментом работы «Теизм и пантеизм», Боголюбов, как религиозный философ и психолог, пытался найти ответ на экзистенциальные вопросы, представляющие «вполне правильный и естественный путь к разрешению сущности религии»: на чем основана идея Бога в душе человека? что такое идея Бога? почему идея Бога производит влияние на жизнь человека, или какую почву находит в душе человека идея Бога? кто виновник идеи Бога — Бог или человек? И в попытке ответить приходит к выводу, что основные ошибки — «неистинные элементы естественных религий и развивающихся под их руководством философских систем»: стремление человека осмыслить своим разумом внутреннюю сущность Божества; освящение бессмыслия человеческой жизни и поэтому требование от человека веры — веры, отрицающей или убивающей его разум; превращение религии в простую юридическую сделку(45). «Человек хранит в своей душе нечто безусловно ценное и хорошее, но по какому-то странному бессмыслию стремится укрыть это хорошее от взоров всевидящего Бога, и укрывает, сохраняет для себя свое сокровище, мешая его с неправдой, сохраняет свое сокровище, уродуя свой разум и развращая свое сердце»(46). И, писал Николай Михайлович, «лишь христианская религия удерживает истинное понятие о Божественном откровении, только она говорит, что Бог оправдывает или дает смысл человеку, а не человек оправдывает или осмысливает существование Бога»(47), «мы можем познавать Бога только в живом союзе с Ним»(48). Христианская вера не объясняет тайну человеческого существования, она отвечает догматами творения мира и человека, грехопадения и искупления — этому будут посвящены следующие статьи Боголюбова.

Трудовая деятельность в Нижнем Новгороде
В 1896 году Н. М. Боголюбов, окончив МДА со степенью кандидата богословия, назначается учителем Высоковской церковно-приходской школы Балахнинского уезда. Церковно-приходские школы существовали с 1884 года и к 1899-му стали вторым типом учебных заведений по распространенности и количеству учащихся после земских школ; своей целью они имели «утверждать в народе православное учение веры и нравственности и сообщать первоначальные полезные знания»(49). «Школами заведовали приходские священники, исполняя эту обязанность безвозмездно, общее управление ими осуществлял Училищный совет Синода и его местные органы — епархиальные училищные советы и их уездные отделения существовали за счет приходских сборов, взносов сельских обществ, пособий от земств, а также за счет казенных субсидий»(50). Через год, 28 августа 1897 года, Боголюбов переходит в Нижегородское епархиальное женское духовное училище, где и работает до 16 сентября 1900 года.
Нижегородское епархиальное женское духовное училище, существующее с 1866 года благодаря инициативе архиепископа Нижегородского и Алатырского Иакова и деятельности основателя училища архиепископа Нектария, изначально задумывалось как место педагогической подготовки будущих учительниц церковно-приходских школ. При шестиклассной системе обучения там преподавали арифметику, чистописание, рисование, русский, церковнославянский, немецкий и французский языки, гражданскую историю, геометрию, физику, музыку, церковное пение, методику и дидактику, но основной дисциплиной был Закон Божий. Ученицы обучались также ведению домашнего хозяйства, рукоделию и кулинарии(51). Здесь Н. М. Боголюбов и преподавал Закон Божий, русский язык и географию(52).
10 августа 1900 года приказом обер-прокурора Священного Синода он был перемещен на должность преподавателя логики, психологии, истории философии и дидактики Нижегородской духовной семинарии(53), а с сентября 1906-го по сентябрь 1909 года преподавал педагогику в Нижегородском Мариинском институте благородных девиц.
В это же время его старший брат, Алексей Михайлович, в 1898 году окончивший Московскую духовную академию, с 1894 года служил помощником инспектора Нижегородской семинарии(54), а Иван Михайлович учился на медицинском факультете Дерптского (Юрьевского) университета.
Об успешной службе Николая Михайловича говорят такие факты его движения по «Табелю о рангах»: 30 мая 1902 года — чин коллежского асессора со старшинством, 21 декабря 1902 года — (за выслугу лет) надворный советник, 6 мая 1903 года за усердную службу и особые труды награжден орденом Св. Станислава 3-й степени, 28 октября 1905 года произведен в коллежские советники, 6 мая 1907 года награжден орденом Св. Анны 3-й степени (за усердную службу и особые труды).
Помимо педагогической Николая Михайловича занимала и общественно-просветительская работа, поэтому, когда в 1906 году учредили «Нижегородский церковно-общественный вестник» (заменивший «Нижегородские епархиальные ведомости»), он становится его редактором до 1909 года, принимая деятельное участие в просветительских мероприятиях Нижегородского братства в честь Святого Георгия. В «Нижегородском церковно-общественном вестнике» он публикует некоторые свои работы, принимает активное участие в просветительских мероприятиях братства: так, например, на заседании 18 ноября 1907 года им был прочитан доклад на тему «Нравственный облик и историческое значение московского святителя Филарета», опубликованный на страницах «Вестника».
В статье «Творение и искупление»(55) Н. М. Боголюбов ставит очень важные вопросы, волнующие человечество на протяжении всего его существования: в чем должен измениться человек, если смутное познание себя, своей духовной природы заканчивается неизбежно тем, что он представляется в потоке жизни беспомощным, жалким существом, которое не знает, что делает? что такое добро, которое он должен любить? что такое истина, к которой он должен стремиться? Боголюбов писал: «Благо и истина должны быть усвоены внутреннею деятельностью самого человека. Его благо заключается в том … что создает его изнутри, давая ему возможность самостоятельного служения. Его благо может заключаться лишь в единении с другими свободными личностями, которые требуют от него большего, чем одних острых чувств илиодной пассивной восприемлемости»(56). Николай Михайлович выделял два направления психологии, существовавшие в современном ему мире: языческо-пантеистическое и христианское. «Языческо-пантеистическая психология представляет собою явно нелепость. Ее положения, безусловно, не согласуются с ходом внутренней человеческой жизни. Она. стремится возвысить одну личность через низведение другой на степень простого автомата, исполняющего по отношению к первой только одни служебные функции»(57). Ученый писал, что только христианская психология дает объяснение истинному стремлению нашей природы как разумно-свободной личности: «мы тогда лишь переживаем правду жизни, когда, чутко ценя личность другого, отрекаемся от себя, от мертвящего нас эгоизма, когда мы сливаемся с личностью другого и стремимся не к собственному наслаждению, а к бескорыстному служению другому»(58), «иначе он будет простым предметом мировой жизни»(59). В статье встречаются психологические термины: Я, самость, личность, внутренняя свобода личности, воля, самосознание, то есть то, что сейчас активно используется психологами гуманистического, экзистенциального направления.
В работе «Современный индивидуализм и „интеллигентное мещанство”»(60) Николай Михайлович выступил как литературовед, критик марксизма и социализма, социальный психолог. Отмечая негативную роль современного ему искусства, в первую очередь литературы, воздействовавшего на массовое сознание, он горячо возмущается современным состоянием самосознания общества, в основе которого лежит индивидуализм: «теперь повсюду раздаются страстные речи о личности, об ее непререкаемом внутреннем достоинстве, об ее безотносительной ценности. Быть личностью, проявлять свою самость, свое я, вносить в жизнь дух творчества — это основной мотив и современной философии, и современной литературы»(61). Проанализировав творчество популярных и авторитетных в то время писателей М. Горького и Л. Андреева, воспевающих индивидуализм, Боголюбов писал: «не только средние люди в большинстве случаев лишены критического раздумья и живут чужими мыслями и чувствами, — даже выдающиеся личности оказываются подчас не в состоянии отрешиться от власти толпы и работают в ее вкусе»(62). Индивидуалист не «постигает подлинной природы личности, не знает условие ее нормального развития, он рисует. искусственное самосознание личности, учит тому, как надобно искусственно прикрывать свое внутреннее ничтожество, свою внутреннюю пустоту, как надобно становиться на ходули и смотреть с них на окружающую жизнь, чтобы не чувствовать в себе ужаса небытия, ужаса смерти и скуки недействительной жизни»(63). Боголюбов дает типологию индивидуализма: аристократический, или ницшеанство; пролетарский, или марксизм. Это виды атеистического индивидуализма. Но есть и мистический, который существует в двух формах: мистико-аристократический, или декадентство; мистико-социалистический, или неохристианство. Все они в основу личной жизни помещают инстинкт, влечение, полагая, что именно в них личность находит смысл и оправдание своего существования. Кто же составляет основу индивидуализма? — интеллигенция, отвечает Н. М. Боголюбов. Надо отметить, что автор выступал не против интеллигентов, а только против «интеллигентного мещанства» внутри этого общества — против тех, кто «стремится приобрести себе видимость крупной и сильной личности, не будучи на самом деле таковою», чей «внутренний мир плоск, ничтожен, крайне беден»(64). «Трудиться, работать над собой, заботиться о снискании себе внутреннего богатства — для него это не только непосильный, но вместе с тем и неблагодарный труд: в нем живет уверенность, что все, что естественно приличествует великой личности, — крепость, сила, власть, слава, — он может приобрести себе внешним способом»(65). Николай Михайлович замечал, что интеллигенция, «представительница естественного безрелигиозного разума и сознания»(66), почувствовала себя в глупом положении, когда поняла, что же происходит внутри общества: «идти снова к подножию алтаря, перевоспитывать себя в направлении религиозной веры»(67) она не захотела, так же, как и совсем слиться с мещанством. Она выбрала манипуляцию массовым сознанием народа, создавая его «фиктивное самосознание», что было нетрудно сделать: «надобно естественное религиозное воодушевление заменить хитростью, обманом, надобно привить людям ложное, фиктивное самосознание, не возлагающее на них никаких обязанностей»(68). Бороться с растлевающей атмосферой интеллигентного мещанства, препятствующей человеку видеть себя в истинном освещении, в искусстве стоять за ясность, определенность типов, за пластику художественных образов, в философии — за сократовский принцип самосознания, в религии — за начало аскетизма — призывал Н. М. Боголюбов.
С необыкновенно глубоким психологизмом написаны Николаем Михайловичем литературно-психологические портреты А. С. Хомякова и Н. В. Гоголя.
Алексею Степановичу Хомякову (1804-1860), русскому поэту, художнику, публицисту, богослову, философу, основоположнику раннего славянофильства, члену-корреспонденту Петербургской академии наук, Николай Михайлович посвятил большой историко-психологический очерк «Алексей Степанович Хомяков (историко-психологический очерк)». Статья вышла к 100-летию со дня рождения А. С. Хомякова, первым открывшего «положительные начала русской жизни, уяснившего их и поставившего перед мыслящим сознанием в качестве живых начал»(69). Боголюбов писал, что такие, как его герой, «умели отыскать действительные, истинные начала, созидающие жизнь, отыскать положительные семена жизни среди всевозможных наслоений и наростов, под которыми они скрываются в повседневной житейской сутолоке, выделить их и поставить отчетливо пред разумным сознанием людей»(70), поэтому с годами образ их не умаляется, а становится «более живым и могучим». Его предшественниками в русской литературе были А. С. Пушкин, пробудивший своим творчеством «гений русского народа», обнаруживший его внутреннее богатство, «глубокую чуткость в гармонии, в идеальной красоте»; Н. В. Гоголь, навсегда оставшийся на «родной почве»; А. И. Герцен — «отвлеченный мыслитель», отказавшийся «от родной почвы», но, когда «в его тоскующее сердце нисходила вера, его колокол, вздымаясь, звучал»(71). На примере этих трех русских гениев Боголюбов показал гибельно отразившееся на их творчестве «отсутствие сознания позитивных начал русской жизни»(72), восполненное Алексеем Степановичем Хомяковым: «он дал возможность русскому человеку почувствовать свое внутреннее сокровище. Он извлек его из-под спуда житейской лжи и мертвенной книжной учености и поставил его пред разумным сознанием каждого, как яркий светильник наверху горы»(73). Н. М. Боголюбов не изложил биографию Хомякова как таковую, а сфокусировался на его внутренней жизни, психологической биографии. Отмечая влияние на воспитание Хомякова семьи и, конкретно, матери, Н. М. Боголюбов оставил для нас ценные мысли о роли семейного воспитания. Главными элементами духовной жизни своего героя — «активного идеалиста с мощной волей» — он видел «глубокую религиозную веру и широко развитый ум, изощрившийся во всех тонкостях диалектики»(74); подробно описал особенности мышления Хомякова, значение для него веры и прошлого как опоры. Внутренняя жизнь Алексея Степановича был неспокойной, как у всякого высоконравственного интеллектуала, и Николай Михайлович, размышляя, как жить человеку в минуты душевного кризиса, давал советы: «Надобно внимательно всмотреться во взлелеянный сердцем идеал, освободить его от всех приросших к нему сорных трав. Надобно трудиться, работать над собой. В душе рассеяны блестки подлинного добра, надобно их соединить, придать им определенный вид и увеличить. Вместе с тем надобно более чутко относиться к окружающей жизни и улавливать в ней каждый проблеск добра, каждый луч света»(75). Чем не современная экзистенциальная психология и психотерапия!
В очередной раз Н. М. Боголюбов обращается к «опыту психологической критики», когда в поле его внимания оказывается пользующееся популярностью произведение французского писателя, историка и филолога Эрнеста Ренана (1823-1892) «Жизнь Иисуса» (1863). Ренан пытался воссоздать в живой картине начало христианства и ранний период его истории, что породило как захватывающий интерес к его книге, так и большие споры ввиду крайнего субъективизма в описании периода первоначального христианства и его деятелей.
В работе «Эрнест Ренан и его „Жизнь Иисуса”» Николай Михайлович обратился к биографии автора, стремясь обозначить истоки Ренана как мыслителя, он хотел разобраться в причине популярности этого произведения, смущавшего умы молодежи: «многие из юношей и девиц, зачитывающихся в настоящее время Ренаном и объявляющих себя „неверующими во Христа”, в дальнейшем преклонят пред Ним свои колена и с глубокой верой произнесут: „Ты один — наша твердыня, наша надежда и упования!”»(76). Надо отметить, что героя своего Боголюбов не любит: «талантливая, но недеятельная мечтательная натура. Он мог любить и восхищаться лишь тем, над чем можно было бы в то же время от души посмеяться или снисходительно и добродушно улыбнуться»(77). Он видит в Ренане схожесть с женщиной — это и «женская необузданность»(78), и нежелание задумываться о серьезных вопросах, и всепоглощающий его эгоцентризм («на свете нет ничего серьезного; единственный серьезный предмет — это я»(79), и демонстративность. Детская религиозность его и религиозные чувства формировались в колледже Трегье и в парижской семинарии Святого Николая, где «силы веры не было; твердого убеждения, проистекающего из глубокого жизненного усвоения христианского учения, здесь не слышалось. Здесь, стремились создать чувствования очарования и восхищения (христианскими ценностями — прим. Н. Стоюхиной). С этой целью пользовались принципом, чуждым христианской вере, — эстетическим принципом»(80), и такое воспитание «искусственно натягивало струны сердца человека,приучая его грезить о таких чувствованиях, которых на самом деле не было»(81). Боголюбов у тверждал, что Э. Ренан никогда не переживал настоящего религиозного чувствования, об был просто «религиозный мечтатель»(82), его неизбежно ждал душевный кризис, наступивший в тот момент, когда он должен был принять тонзуру (пострижение). Однажды он замечает, что в душе «нет такого влечения, которое нашло бы себе осуществление в этом действии»(83); следовало бы открыто признаться в этом себе и другим, но он это не делает «из-за привычки к мечтам о своем служении Господу» и «из-за своего тщеславия». Он отказывается от служения Господу.
Николай Михайлович снова дает характеристику своему герою, характеристику психологически точную: «чувством искренности и прямодушия он не обладал. Он не мог всматриваться в свою душу, наперед не задрапировавши ее красиво плотным, непроницаемым плащом. Его взор не в состоянии был переносить душевной обнаженности, ибо это зрелище требует от человека напряжения всех его сил, требует подчас сурового, даже жестокого отношения к себе, между тем он с самого детства привык к тому, чтобы на него падали лишь мягкие, нежные лучи»(84). «Оставаться постоянно окутанным розовыми облачками грезы, ни разу не обратить своего взора не голую, неприкрашенную действительность — это была основная черта характера Ренана. Если кто-нибудь резко или даже грубовато сгонял с его горизонта эти облачка и показывал ему ясно, что такое он представляет из себя в действительности, он внутренне обижался и бежал к тем лицам, которые своими нежными словами могли снова навеять на него чудесные грезы»(85).
Перейдя в семинарию Святого Сюльпиция, где он изучает еврейский язык и богословие, Ренан окончательно разрывает с Церковью, поняв, что религиозное чувство требует от человека дела, искреннего признания, что свят и истинен один Господь. Он не смог принять деятельной стороны веры, так как в его сознании она отождествлялась с чудовищным фанатизмом, и «всеми силами своего критического ума восстал против принятия сверхъестественного характера веры»(86). С такими мыслями он изучал Библию. Его критический ум привел его к новой вере — вере в разум, но она не явилась самостоятельно приобретенным принципом, была «преломившимся в его природе лучом от прежней христианской веры»(87). Боголюбов сожалеет, что Ренан не читал Ф. Ницше — «решительного и логически последовательного атеиста», он бы узнал, какие обязанности налагает на человека неверие: «атеизм властно приказывает человеку вырвать из своей груди живое трепетное сердце со всеми его мускулами и нервами, он необходимо соединяется с конвульсиями и эпилептическими припадками, так как для своего обоснования требует также чуда, „сверхъестественного частного”, но, бессильный это сделать, повергает человека в состояние дикого исступления»(88).
Представив подробный объемный психологический портрет Э. Ренана, Н. М. Боголюбов заключает: «этот человек решился начертить образ Сына Человеческого, давшего людям веру, победившую мир, облекшего плотью мертвые кости, разбросанные среди дикой пустыни, и пробудившего их к жизни. Можно представить себе, что получился за образ»(89).
Далее автор детально разбирает само произведение «Жизнь Иисуса» и заканчивает свою работу критическим литературоведческим анализом, обращая внимание на удивительный, не понятный ему, читательский успех этой книги — даже у искушенных авторитетных читателей.
В 1908 году Николай Михайлович женился на Ольге Николаевне Люминарской (1881-1965), обвенчавшись в домовой церкви губернаторского дома. Молодая супруга была воспитанницей консерватории, дочерью нижегородского присяжного поверенного Николая Александровича Люминарского (1820-1901). С Боголюбовым они были знакомы с 1902 года, переписывались, когда Николай Михайлович уезжал на лето в Германию. 8(21) августа 1909 года в молодой семье Боголюбовых родился старший сын — Николай.
Психологический портрет Николая Васильевича Гоголя в статье Н. М. Боголюбова «Гоголь (Психологическая характеристика его творчества)»(90) был написан в форме размышления о поступке писателя, повергшего многих его современников в недоумение: в то время, как читающая Россия ждала продолжения «Мертвых душ», Гоголь выпустил «Выбранные места из переписки с друзьями». Действительно — Творец «Ревизора», певец «Вечеров», Степей поднепровских и Сечи! Кто полн вдохновенья; уже был готов Начать величавые речи — И славное имя в бессмертья скрижаль Вписавший чертами созданья, В котором улыбка скрывает печаль И смех заглушает рыданья!(91).
Такой понятный Гоголь печатает столь неожиданную книгу, что читатели подумали: «рассудок Гоголя помутился»(92). Как пишет литературовед И. П. Золотусский, «не только люди так называемого „европейского взгляда”, но и славянофилы дружно осудили попытку Гоголя выйти за пределы очерченного Пушкиным „колдовского круга” искусства и заговорить с читателем напрямую. Да и церковь в лице религиозных мыслителей и писателей, по существу, не приняла книгу Гоголя. Причина? Подмена духовного душевным»(93). Но в начале ХХ века, когда российские читатели отмечали столетие со дня рождения писателя, стало заметным изменение в отношении к нему: «с Гоголя начинается христианизация русской литературы за ним следуют Тютчев, Лесков, Достоевский, Толстой. Это признают и писатели ХХ века, обратившиеся к „Выбранным местам из переписки с друзьями”. Именно в эти годы начинается поворот в сторону переоценки книги Гоголя и возведения ее на высшую ступень русской мысли»(94).
Н. М. Боголюбов тоже не остался в стороне в свое время, показав ясность и глубину ума писателя, попытался раскрыть психологию его художественного творчества, «тогда ясно будет, что никакого излома в его душе не существовало, ни в ранние, ни в последние годы его жизни; что как естественно и вполне нормально он отказался от этого своего дара, направив энергию своей души на воспитание самого себя, а вместе и на поучение других»(95).
Приступая к анализу творчества Гоголя, Николай Михайлович рассматривает три типа людей, в зависимости от отношений действительного опыта (ощущения от внешней среды) и воображаемого, что «составляют его мысли и образы, как проявление его собственной внутренней деятельности»(96):
1. Тип гармоничный, у которых мысль и воображение развиваются в полной гармонии с получаемыми впечатлениями; такие люди редки, и Боголюбов относит сюда Гете и Пушкина.
2. Тип человека с преобладающими ощущениями над мыслями и образами — они пытаются осилить наплыв ощущений, заключив их в систему своего миропонимания. Порой они искусственно придают своим мыслям и образам характер очень крупных мыслей и образов, или отходят в сторону от действительных ощущений. Примером может быть Л. Андреев, писатели-символисты и декаденты.
3. Люди с преобладанием мыслей и образов над ощущениями, имеющие «неистощимый запас мыслей». «Едва они начинают какое-нибудь дело, как в их уме теснится уже целая вереница таких отвлеченных положений, которые могут придать смысл фактам, и потому они чувствуют, что работы им хватит на несколько лет, что им нужно для осуществления своей цели написать целые томы. Но в то же время они замечают, что у них нет надлежащих фактов, которые могли бы придать их мыслям характер реальности. И это заставляет их страдать и рваться к действительности»(97). К этому типу людей принадлежал Гоголь.
Перед Гоголем-писателем было два пути. Путь искания и тяжелой внутренней работы над самим собой, обещавший муки и страдания, или путь спокойствия, душевного равновесия, ясности и определенности. И второй путь был для него соблазном, но, как писал Боголюбов, «гений хранил его. Явственно он слышал в своей душе его повелительный голос: „всмотрись зорко в этот путь, снявши со своих глаз всякую повязку, способную смягчить или прикрасить его”. И Гоголь всматривается внимательно в этот путь»(98). Он должен был «стать художником „неприкрашенной действительности”, людской серединности и пошлости». Так и рождаются «герои Гоголя — сама пошлость, серединность, шаблонность. Его герои были его тенями», если бы он с помощью этой серединности решал свои жизненные проблемы, но, «как гений, Гоголь боролся с этими своими тенями, орлиным взором он пронизывал насквозь всю их низменность, не оставляя ни одного уголка, где бы могла беспрепятственно притаиться их пошлость. Творчество для Гоголя было его личным делом, делом его нравственного самоусовершенствования»(99).
По мере накопления писательского мастерства, Н. В. Гоголь все больше сомневается, что, рисуя людскую пошлость, он делает реальное дело: «победить пошлость человека реально можно только одним путем, бросивши в его душу искру, которая бы зажгла в ней желание быть лучшим»(100), он думает, что его «я» не связывается с действительностью, не воздействует на нее, что, в действительности, никакого реального дела он не совершает. «Художественное творчество в том виде, как оно было им начато, не могло более удовлетворить его. Вооруженный им он изгнал из своего духа пошлость и серединность. Теперь он видел возможность связи с действительностью, возможность прикрепления себя к определенному месту уже не в виде Чичиковых, Хлестаковых и т. д. Иные образы теснились в его голове»(101). Гоголь уже видит и чувствует реальную жизнь, но нужны силы для воплощения новых образов, «он спешит. Он напряженно работает. Тщательно следит он за своей внутренней жизнью. Жаркие молитвы он возносит Господу. Он чувствует, что настает для него настоящая жизнь, полная трудов, но трудов ценных и прочных»(102). Увы! физических сил уже нет, как нет и душевных, чтобы «пробить своим взором всю ту массу лжи, низости и самой обидной глупости, которая глубоким слоем обволакивала ценное, жизненное ядро русской жизни. Все Сквозник-Дмухановские, Чичиковы, Коробочки, Плюшкины, Ноздревы беспорядочной, шумной толпой теснились пред его воспаленным сознанием; они нагло смеялись над ним. Их были тысячи, они были — сила; он был один, он чувствовал свою слабость пред этой наглой толпой, и ему мелькало в перспективе — или убаюкивать себя разгулом мечты и не считающейся с действительностью фантазии, или заняться перепиской изречений прописной морали»(103). По мнению Боголюбова, Гоголь — «эта живая, чуткая и богато одаренная личность замерла потому, что не могла увидеть в жизни положительных, ценных явлений; жить же смехом, а особенно смехом, соединяющимся с горькими слезами, безусловно невозможно»(104). Именно поэтому «Гоголь сжигает свой второй том „Мертвых душ”, сжигает в том сознании, что лучше отвлеченное трактование о жизни, данное им в „Выбранных местах”, чем не вполне доношенные художественные образы»(105).
Безусловно, Боголюбов мог бы сказать о Гоголе, что тот «заслуживает глубокого скорбного сочувствия» (Н. Г. Чернышевский), «подкопал все здание общественной скверны» (С. А. Венгеров), «оправдал на себе силу православия, проповедник правды Божией, обличитель всякого ложного и противорелигиозного направления в литературе и науке и драгоценное сокровище» (святитель Серафим Чичагов), отметил бы его «трагическое обаяние» (В. Г. Короленко) и т. д., но Николай Михайлович относится к писателю с таким искренним сопереживанием и глубоким пониманием душевных движений писателя («в душе — ключ всего» — Н. В. Гоголь), что на фоне множества других работ о Гоголе статья Н. М. Боголюбова отстоит особо.
Это последняя работа Н. М. Боголюбова, написанная им в Нижнем Новгороде. Почему он написал о Гоголе? Возможно, поводом послужило то, что Россия отмечала столетие писателя, и множество пишущих откликнулись на это событие статьями. Очевидно, что личность Гоголя была притягательной для Николая Михайловича. В том же году в жизни Боголюбова происходят изменения, косвенно связанные с именем писателя.
3 сентября 1909 года Николай Михайлович был возведен в сан диакона, а 14 (27) сентября принял священнический сан. Причиной тому послужило и то, что он был приглашен на место законоучителя в Нежинский историко-филологический институт князя Безбородко (принятие духовного сана было обязательно, и он согласился). Таинство хиротонии совершил архиепископ Нижегородский Назарий (позже митрополит Курский). Еще в 1907 году Антоний (Храповицкий), бывший тогда архиепископом Харьковским, предлагал Боголюбову, своему бывшему ученику по МДА, место профессора богословия в Харьковском университете, но почему-то тогда Николай Михайлович не решился, а тут, видимо, время пришло.
Тогда же, 14 сентября 1909 года за десятилетнее служение духовному просвещению в учебных заведениях и редактируемый журнал «Нижегородский церковно-общественный вестник» архиепископ Нижегородский и Арзамасский Назарий наградил Боголюбова набедренником и бархатной скуфьей.

Нежни
Нежинский историко-филологический институт князя Безбородко первоначально был открыт как гимназия высших наук — в 1820 году, после смерти графа И. А. Безбородко и на пожертвованные им средства. Целью имелось образование детей малороссийских дворян в течение девяти лет. Аттестаты, выдававшиеся гимназией, обладали равным правом с аттестатами университета и освобождали выпускников от испытания для получения высших чинов. Там преподавали Закон Божий, словесность российскую и древние языки, а также русский, немецкий и французский языки, математику, историю и географию, философию, право естественное и народное, технологию с химией, естественную историю, государственное хозяйство, финансовую науку, римское право с его историей, русское гражданское и уголовное право и судопроизводство. В дальнейшем менявший названия — Нежинский физико-математический лицей (1832-1840), Нежинский юридический лицей (1840-1875) — с 1875 года он стал называться Нежинским историко-филологическим институтом князя Безбородко. Множество выпускников прославили свою alma mater, но, безусловно, самым знаменитым стал Н. В. Гоголь, учившийся здесь в 1821-1828 годах; в 1909 году был установлен памятник писателю на территории этого учебного заведения.
В Нежинском институте Н. М. Боголюбов, будучи законоучителем (и в институте, и в состоящей при нем гимназии), в 1910/1911 и 1911/1912 учебных годах читал на 1-м курсе апологетическое богословие и на 2-м — курс о первоначальном христианстве(106). В 1912/1913 учебном году он оставил себе только работу со второкурсниками — «курс о первоначальном христианстве (об отношении первоапостолов к апостолу Павлу)»(107).
1 апреля 1913 года Боголюбов был Святым Синодом награжден камилавкой за заслуги по духовному ведомству.
Там, в Нежине, 12 (25) марта 1911 года у Боголюбовых родился второй сын — Алексей. Ольга Николаевна преподавала музыку, давая частные уроки.
Николай Михайлович продолжал свое литературное творчество, его новые работы интересны и разноплановы: например, он выступил с критикой марксизма в статье «Марксизм и наука». Статья сразу начинается с насмешливого утверждения: «для всех правоверных марксистов научный характер теории материалистического понимания истории не оспорим»(108), который Боголюбов тут же начинает пошагово опровергать. Ссылаясь на авторитетное мнение профессора С. Н. Булгакова о бессилии социальных наук в прогнозировании будущего ввиду отсутствия у них соответствующих методов, автор заметил, что марксистская наука «ставит себе в заслугу именно то, что она сняла непроницаемую завесу с будущего, поставила социальную науку на такую же ступень совершенства, на какой находятся естественные науки, сделала возможными и в этой области предвидение и пророчество», и более того, «возможность пророчествования для этой науки — существенная необходимость»(109). Далее Боголюбов поэтапно разбирает, на чем основано притязание марксистской науки — на перенесении в область социологии методов и принципов естественных наук. Как же это происходит?
Марксизм берет два основания: первое — эмпиризм, утверждая, что «вся сознательная деятельность человека не играет никакой роли в процессе исторического развития, что историю создают естественные, стихийные силы»(110), чуждые сознанию, и второе — рационализм, не признавая нормальным стихийно создающееся человеческое общество и стремясь к тому, чтобы разум взял в свои руки слепо действующие в человеческом обществе стихийные силы и сам созидал человеческое общество; «разум в состоянии это сделать, в конце концов наступит в истории такой момент, когда стихийное начало исчезнет из человеческого общества и будет заменено началом разумным и сознательным»(111). Таким образом, для марксизма характерно сочетание чистого эмпиризма с рационализмом (мистицизмом). Впрочем, такое сочетание уже было в истории — во времена французской философии Просвещения XVIII века, и наследником того мышления и является марксизм.
Французские просветители, упростив человеческую психологию и признав, что человек есть «чувствующее и рассуждающее существо, избегающее страданий и стремящееся к наслаждению»(112), теоретически решили, что во внутренней человеческой жизни нет ничего загадочного, что «стоит лишь распространить просвещение в народных массах, — и создастся новый общественный строй. Они выпустили из внимания, что силу разума надобно пережить не только в теории, а и на практике»(113).
Маркс, будучи философом Х1Х века, не мог оставаться на позиции такого одностороннего интеллектуалистического характера и вместе с Энгельсом выработал теорию материалистического понимания истории, что «дает этому классу духовное оружие, без которого ни один класс не может сыграть (освободительной) роли, дает ему возможность вызвать энтузиазм в своей среде и в массах… С этой теорией самосознание пролетариата крепнет»(114), он начинает смотреть на свою борьбу, как на борьбу за все содержание человеческой жизни. По признанию М. И. Туган-Барановского, К. Марксу принадлежит открытие гениально простого положения — «цели социализма могут быть достигнуты лишь путем классовой борьбы за свой интерес того общественного класса, на который обрушивается вся тяжесть капиталистической системы… Борясь за свои интересы, этот класс борется за интересы всех угнетаемых и эксплуатируемых классов капиталистического общества»(115). К. Маркс и Ф. Энгельс с легкостью решили два вопроса: во-первых, определили носителя того разума, который, смотря на общество, как на нечто внешнее по отношению к себе, в то же время оставался бы самим собой, и, во-вторых, центр тяжести вопроса переместился из области социальной теории в область социальной практики, как бы сблизив социальную науку с естествознанием, дав ей возможность занять в теоретических вопросах такую же позицию, как и естественные науки.
Боголюбов объясняет, что, познавая силы и законы природы, человек подчиняет их своему контролю так, что может воздействовать на них — например, построив какой-либо аппарат или машину. И в будущем социалистическом обществе, о котором говорят Маркс и Энгельс, экономические законы человеческого общества останутся внешними по отношению к человеческому сознанию и будут подчиняться контролю человека в той степени, в какой он будет воздействовать на них. Но принять такое толкование Маркс и Энгельс не могли, они считали, что «законы, управляющие деятельностью сознания, те же самые экономические законы, которые проявляются в обществе. Поэтому всякая принудительная общественная организация. для них есть лишь плод незнания или нежелания знать эти законы»(116). Боголюбов возражает: если в будущем социалистическом государстве не будет необходимости ни в какой социальной машине, то никакая аналогия между силами, действующими во внешней природе и в человеческом обществе, невозможна, так как человек никогда не заставит естественно, без посредства машин служить себе стихийные силы природы. И «стремление стать в отношении к обществу в то же положение, в каком человек находится в отношении к внешней природе, и исследовать социальные явления с точки зрения тех же принципов и при посредстве того же самого метода, которые оказались плодотворными при исследовании явлений внешней природы»(117) — ложно, как и марксистское положение, что «человек может воздействовать на общество планомерно и целесообразно, и в социальной области разум человека приобретет господство, когда он подчинится господствующим здесь законам»(118).
Ученый-естественник старается видеть в природе именно то, что есть, то есть подчиняется в своем познании нормам логического мышления; его практика прямо или косвенно подтверждает справедливость его предположений или говорит об их несостоятельности. Социолог же «имеет дело не с тем только, что „есть”, но и с тем, что растет, развивается и потому находится постоянно в процессе изменения. Его предмет познанья — общество — может измениться вместе и под влиянием самого познания»(119). К тому же, он сам является членом этого общества, по-разному относится к общественным явлениям: что-то его радует, что-то огорчает. «Поэтому социальная наука может выдержать характер науки, как системы общеобязательных и необходимых истин, только при условии исповедания идеала, как начала, способного нормировать ограниченное и условное сознание того или другого индивидуума»(120).
Попытка ввести в социологию методы и принципы естественных наук завершится, по мнению автора, «разрушением понятия о науке как системе всеобщих и необходимых истин и низведением науки на степень положений, требуемых ограниченным индивидуумом с тем, чтобы иметь возможность посмотреть на себя, как на носителя общечеловеческого, нормального сознания»(121), что и отличает марксистскую науку, где «разумное сознание» является синонимом «пролетарского сознания». «Если удалить на момент из этой науки пролетария, поставив на его месте вообще человека, ложность ее тотчас вскроется ясно, так как в этом случае один и тот же человек в одно и то же время должен был бы исповедовать и свою пассивность в отношении общественных стихийных сил . Другими словами, свою ненормальность, и свою возвышенность над ними, или свою нормальность, что естественно невозможно». Как только общество разделится на буржуазию и пролетариат, это станет как будто возможным. Пролетариат смотрит на современное общество как на организованную защиту интересов буржуазии, видит в нем слепо действующие стихийные силы, другими словами, признает его ненормальность, но все же, оставаясь самим собой, со своими планами и целями. И будто он может посмотреть на свою стихийную вражду против этого общества, «как на выражение торжествующего над природой разума. На этом пролетарском сознании и зиждется марксистская наука. Поэтому, чтобы принять марксистскую науку, надобно наперед уверовать в миссию пролетариата. Марксизм, таким образом, вполне походит на религиозное учение». Адепт любого религиозного учения отвергает другие, говоря о своем как единственно истинном, а мы, чтобы принять его учение, должны заведомо поверить в его мистическую миссию. «Своеобразная мистика лежит в основе и марксистской науки»(122).
Статья «Новый социализм, его теория и практика» была задумана автором в продолжение предыдущей статьи, но уже как дискуссия с приверженцами материалистического понимания истории. Боголюбов, споря с утверждением Энгельса, что люди должны прежде всего иметь жилище и одежду, а уже потом они могут заниматься искусством, политикой и наукой, религией и прочим, говорит, что «религия и наука — вот два фактора культурного развития человечества»(123), именно в них утверждается самостоятельное значение сознательной деятельности человека. Человек, пишет Н. М. Боголюбов, «на ступени животного не остается; он стремится стать выше природных условий существования, непосредственную зависимость от природы заменить зависимостью посредственной, разумной, зависимостью от себе подобных»(124). Культурное развитие человека происходит не под влиянием постепенного удовлетворения биологических потребностей, а при сознательной его деятельности, которая, «удовлетворяя голод и жажду, в то же время расширяет область разумного начала, выставляя его как главное и существенное»(125). Удивительно, что для современного читателя статья Н. М. Боголюбова, написанная в 1912 году, читается как спор со ставшей популярной во второй половине ХХ века теорией А. Маслоу, который рассматривал мотивы человеческих поступков в виде иерархической конструкции, где на самой нижней ступени находятся чисто физиологические потребности, а выше располагаются социальные и духовные потребности.
Мысль Боголюбова отражала идеи, свойственные отечественному духовному направлению в психологии: рассмотрение внутреннего мира человека через выявление того, как душевное переживание дано самому человеку, его «я»; признание души как сферы внутренней реальности; признание психического мира человека как самостоятельной сущности, живущей по своим законам, не соотносимым с законами материального мира; утверждение того, что вера возможна в качестве действительного познания.
Педагогическая деятельность отца Николая в Нежине продлилась четыре года, за которые учащиеся и преподаватели историко-филологического института успели искренне и горячо полюбить своего педагога и пастыря, о чем и сказано было при прощании: 5 апреля 1913 года Николай Михайлович был избран комиссией университета Св. Владимира на должность профессора богословия вместо вышедшего в отставку профессора протоиерея П. Я. Светлова. Последнюю литургию в институтском храме Боголюбов закончил обращением к присутствовавшим: «Тяжелое чувство охватывает меня в настоящую минуту. … Покидая Нежин, я чувствую, что покидаю родной и близкий себе город; чувствую, что, расставаясь с институтом и гимназией, я лишаюсь огромного и неоценимого блага — лишаюсь светлой благородной среды, в которой так дышалось свободно, а все невзгоды переносились так легко»(126). Его пастырское слово к ученикам было так трогательно, что «многие гимназисты выходили из церкви в слезах»(127). От лица всех преподавателей директор И. А. Лициус зачитал адрес, где высоко оценил личность Боголюбова и его педагогические качества: «с радостью за Вас все мы приняли известие о назначении Вас профессором в университет св. Владимира, так как там Вы найдете более широкое применение своим талантам; но вместе с тем мы и глубоко сожалеем. Расставаясь с Вами, мы лишаемся просвещенного пастыря Церкви, гуманного человека и доброго сотоварища. Тяжело положение законоучителя в светской школе: ему необходимо бороться, с одной стороны, с религиозным индифферентизмом, с другой — с тем направлением, для которого вся религиозность заключается в одной внешности. Вы, глубокоуважаемый Николай Михайлович, благодаря своей глубокой религиозности и просвещенному сознанию, с честью вышли из этого трудного положения и высоко подняли авторитет законоучители в нашей школе. Все мы твердо убеждены, что и на новом месте своего служения в многолюдном Киеве, среди многотысячной своей будущей паствы Вы приобретете тот же авторитет и будете пользоваться такою же общею любовью и уважением, каким пользовались среди нас»(128). Заведующий гимназией И. В. Добиаш поднес Николаю Михайловичу икону Спасителя и отметил: «.Ваша прямота и искренность, которые и сами по себе составляют захватывающую и невольно подчиняющую себя силу, в связи с глубокой религиозностью создали Вам высокий авторитет среди нас, неизменно внушали глубокое уважение к Вам и заставляли видеть в Вас пример истинного духовного пастыря. Но мы знаем Вас и как серьезного деятеля науки, горячая любовь к которой побуждает Вас к заграничным поездкам, заставляет выступать с интересными и основательными печатными трудами и изустными докладами. И со всем этим вы совмещаете удивительную общительность и задушевность в обычных житейских отношениях»(129).
От лица всех учащихся студент 4-го курса Давидовский, отмечая тяжелую задачу преподавателя Закона Божьего в высшей школе, где этому предмету отводится незначительное место в кругу других наук, и учащиеся не считают его обязательным, сказал: «несмотря на такие неблагоприятные условия, Вы все-таки сумели завоевать своему предмету почетное положение. Ваши курсы, отличаясь поразительной серьезностью, строгой продуманностью, покоясь всегда на философском фундаменте, были едва ли не лучшими из читавшихся в стенах нашего института. Особенно выделялись оригинальность Ваших построений, самостоятельность Ваших мыслей, что не всегда приходится встречать в курсах высшей школы, в курсах, которые ограничиваются изложением только того, что уже сделано в науке, и не дают ничего нового, ничего своего. Поэтому-то Вы являетесь в наших глазах не только блестящим преподавателем своего предмета, не только высоко держали его знамя, но, что особенно было ценно для нас, Вы будили в нас мысль, Вы указывали нам, как нужно работать в области науки, как можно даже там, где все, казалось бы, раз и навсегда определено и установлено, пролагать новые пути, делать новые завоевания…. Ваша светлая, серьезная личность, ваша необыкновенная тактичность всегда вызывали с нашей стороны к вам уважение. Мы Вас ценили не только, как замечательного научного деятеля, но и как в высокой степени симпатичного человека, который умел себя поставить так, что никогда никаких столкновений, никаких недоразумений между ним и его слушателями и духовными детьми не было и даже быть не могло. Вы были для нас светочем науки и справедливости, знаний и человечности»(130).
Николай Михайлович горячо благодарил студентов за выраженные чувства, подчеркнув, что этот адрес останется для него самым ценным и самым дорогим, как знак высшего благородства юношеской души, в которую он всегда верил.
А. Н. Боголюбов писал, что «в Нежине у Боголюбовых было много друзей и знакомых среди профессорских и интеллигентских семей. В те годы Николай Михайлович обрел среди отечественных религиозных философов большую известность»(131).

Киев
Киевский университет святого Владимира был основан 8 ноября 1833 года указом Николая I как Киевский Императорский университет святого Владимира, на базе закрытых после Польского восстания 1830-1831 годов Виленского университета и Кременецкого лицея. Это был второй университет на территории Малороссии после Харьковского Императорского, открытого в 1804 году (и шестой по счету университет Российской империи). Здесь имелось четыре факультета: историко-филологический, физико-математический, юридический, медицинский. Н. М. Боголюбов одновременно исполнял обязанности профессора богословия и настоятеля университетской домовой церкви (настоятелем этой церкви он назначен 2 декабря 1913 года митрополитом Киевским и Галицким). Семья жила на Мариинско-Благовещенской улице.
Вот интересные сведения от Алексея Николаевича Боголюбова: в курсе философии религии, что читался в университете до 1918 года, Н. М. Боголюбов «рассматривал такие вопросы, как классификация религий, понятие об Откровении в натуралистической религии, возникновение мифологии, основная форма натуралистической религии, о религии супранатуралистической, о религии ветхозаветной и христианской, об уклонении супранатуралистической религии в натуралистическую, позднее — иудейство и ислам. В курсе апологетического богословия он излагал проблемы свободного христианства (Э. Ренан, Д. Штраус), мистической религии (Э. Геккель, А. Древс), атеизма (марксизм, ницшеанство), религии социализма (А. В. Луначарский), богоискательства. В то же время он начал интенсивно заниматься семитологией (древнееврейским языком он владел свободно), ассириологией и языками Ближнего Востока. Позже, ближе познакомившись с практикой марксизма, он рассмотрел его с точки зрения философии религии и пришел к убеждению, что марксизм представляет собой ничто иное, как одну из семитических религий с крайней нетерпимостью»(132).
Летом 1914-го Николай Михайлович, как и каждый год, поехал в Германию; там он либо занимался в университетской библиотеке, живя в Берлине (Шарлоттенбург), либо лечился в Бадене. Он планировал приехать туда с семьей, но началась Первая мировая война, и Боголюбову и самому пришлось вернуться.
В 1915 году решено было эвакуировать университет святого Владимира из Киева в Саратов, отец Николай уехал вместе с университетом, а Ольга Николаевна с детьми отправилась к своей сестре в Калугу, о чем у них остались самые теплые воспоминания. По возвращению в Киев семья снова искала жилье, что было непросто из-за большой миграции, вызванной войной; Боголюбовы получили казенную квартиру в здании университета, на третьем этаже. Алексей Николаевич запомнил, что «квартира состояла из трех больших комнат, из которых самая большая имела три функциональных назначения: около окна располагался кабинет отца и его полки с книгами и письменный стол. Самая нижняя полочка была выделена для книжных собраний сыновей. Середину комнаты занимала „гостиная”. Там стояли софа, мягкие стулья, пианино и полочка с нотами. Пианино Ольга Николаевна выписала себе из Германии на первое учительское жалование, и оно затем путешествовало за ней по стране. Отец очень любил сонаты Бетховена, и Ольга Николаевна часто играла для него. И, наконец, у стены, противоположной окну, располагалась столовая, здесь стояли буфет, обеденный стол, стулья. Около столовой была дверь в детскую комнату. По другую сторону была комната родителей. Кухня и все „удобства”, а также комната для прислуги находились вне квартиры, и к ним можно было пройти через отрезок коридора»(133). Семья жила дружно, в своем уютном пространстве. Отец Николай учил сыновей немецкому и французскому языкам — с пяти лет, позже — английскому языку. Он же учил всем предметам, включая чистописание, и вообще сам готовил сыновей для поступления их в гимназию. Как оценили позже сыновья, «отец был очень крупным и очень талантливым педагогом». Мать учила их нотной грамоте и игре на рояле.
Ценны воспоминания и размышления Алексея Николаевича Боголюбова о своем отце: он считал, что ребенок лучше поддается педагогическому воздействию и скорее и основательнее приобретает знания. Поэтому заниматься с детьми надо как можно раньше, развивая притом их самостоятельность. Отец научил сыновей основным молитвам, заповедям, Символу веры. И он сам, и Ольга Николаевна были глубоко религиозными людьми, но родители не настаивали на выполнении обрядов сыновьями, считая, что душа ребенка должна чувствовать веру. Братья «через всю свою жизнь пронесли Веру, унаследованную ими от родителей»(134). В семье регулярно праздновались дни рождения и именины, когда мальчики получали подарки, где обязательными были книги, бумага, карандаши. Для «библиотечек» сыновей выделили одну полку в книжном шкафу отца. Поступив в киевскую Первую Александровскую гимназию, братья учились недолго: Николай не окончил первого класса, а Алексей — приготовительного; в стране начались революционные события.
Работая в университете, Н. М. Боголюбов в 1915 году издал первый том «Философии религии» (второе издание книги было выпущено в свет позже, в 1918-м), исторический, за который тревожной осенью 1917 года ученым советом Московской духовной академии о. Николаю была присвоена степень доктора богословия (15 (28) октября). По возвращении отца Николая в Киев Преосвященный владыка Антоний (Храповицкий) передал ему, как своему лучшему ученику по академии, личный докторский наперсный крест(135).
«Философия религии» представляет собой серьезный методологический труд с обоснованием предмета изучения и метода, с описанием всех ступеней развития религиозного сознания. Она состоит из введения и трех отделов, где третий — «Основные ступени в развитии натуралистического религиозного сознания» — является основным.
Предмет исследования философии религии Н. М. Боголюбов определяет так: «религия в целом принципы развития религии в истории, ее изначальное происхождение, ее сущность и значение в человеческой жизни»(136), и представляет два направления философии религии — атеистическое, отрицающее реальность исследуемого объекта и тем самым отрицающее само себя, и эволюционно-пантеистическое, отрицающее правильность и полноту отражения религиозной истины в исторических религиях, и, вместе с тем, стремящееся правильно определить религиозный объект. Оба эти направления автор находит ненаучными, так как научная задача подменяется непосильной задачей религиозного творчества.
Представляют определенный интерес мысли Боголюбова о методах опытного исследования. Подчеркивая, что метод — «жизненный нерв науки», он признает существование в философии религии четырех методов: психологический, изучающий религиозные переживания человека; филологический, изучающий выражение переживаний в слове; сравнительно-антропологический, изучающий религиозные практики как внешнее выражение существа религии; и, наконец, социологический, изучающий религию как общественное явление.
Интересна точка зрения Николая Михайлович на психологический метод и психологию, на объяснение того, как наука психология преодолевает противоречие с религией, ведь в психологии вера в существование особого сверхчувственного мира и нахождение себя в связи с этим миром невозможны, она не признает реальности сверхчувственного мира. Как психология проясняет религиозное переживание? Одна из существующих точек зрения — «религиозные переживания относятся к иллюзиям» — не объясняет ничего, ведь «если бы основой религии была иллюзия, религия носила бы чисто положительный характер: человек видел бы богов только перед собой или над собой. Мистицизм — корень религии, и, если мы не сумели объяснить себе мистического характера религии, религия сполна остается для нас непонятным явлением»(137). Боголюбов критикует метод чистого самонаблюдения в познании религии, предполагающий, что религиозные переживания существуют в области «сублимального (подсознательного) сознания»: «область сублимального сознания — очень темная область, и пытаться объяснить им религию значит одно темное явление объяснить другим, еще более темным. Вторжение сублимального сознания в область обычного сознания всегда выступает с характером ненормального явления»(138). Таким образом, психология, как и сравнительное языкознание, антропология, социология, не в состоянии осветить религиозное сознание, поэтому они будут вспомогательными науками по отношению к философии религии. Соглашаясь с американским философом, богословом и психологом Дж.Т. Лэддом в психологическом характере изучения религии («психология религиозного сознания является необходимой пропедевтикой философии религии»(139), автор так определяет значение психологии в данном вопросе: 1) психология «дает осмыслить определенный религиозный факт с его внутренней стороны. Поэтому философу религии необходимо быть не просто психологом, но психологом тонким и глубоким»(140), 2) «психология доставляет философу религии и новый фактический материал по сравнению с историей религии»(141). Эта мысль подтверждается автором на протяжении всего объемного, почти пятисотстраничного труда.
Место философии религии среди других наук он видит особым: «ни психология, ни сравнительное языкознание, ни антропология, ни социология не в состоянии осветить вполне природы религиозного сознания»(142), так как, по мнению Н. М. Боголюбова, они вспомогательные и, руководясь только опытным методом, могут лишь отметить те или другие религиозные факты и установить между ними причинную связь. «Между тем, философия религии стремится постигнуть смысл религии и определить ее значение в человеческой жизни. Поэтому, когда в философии религии думают применить в той или иной форме опытный метод, они неизбежно изменяют свой характер и воспринимает черты умозрительного метода: отдельный частный факт насильственного в этом случае расширяется до степени общего положения».
Философию религии он делит на историческую часть и онтологическую и предлагает классификацию религий:
— натуралистические, где связь человека с божеством — чисто природная, естественная, до-сознательная и необходимая;
— супранатуралистические, где связь с Богом — разумно-сознательная, свободная.
К супранатуралистическим религиям автор относит ветхозаветную религию и христианство, к натуралистическим — все остальные.
В главной части книги «Основные ступени в развитии натуралистического религиозного сознания» Н. М. Боголюбов самым подробным образом рассматривает различные виды религий. Так, например, раздел «Натуралистические пантеистические религии» включает в себя: «Китайская религия. Учение Лао-цзы и его судьба. Учение Кон-цзы. Египетская религия. Местные культы. Бог Ра, бог Амон. Культ Озириса и Изиды», где у каждого перечисленного вида раскрыт общий характер и процесс возникновения.
Рецензентов у книги было трое: профессор богословия о. Павел Флоренский (1882-1937), о котором нам известно лишь то, что он в личном письме возражал против некоторых формулировок Н. М. Боголюбова(143), доцент кафедры логики и метафизики Санкт-Петербургской духовной академии В. А. Беляев и профессор богословия Московской духовной академии С. С. Глаголев.
Виктор Адрианович Беляев (1883 — после 1953) сразу отмечает, что Боголюбов претендует на издание обширного труда, так как изданный первый том рассматривает лишь натуралистические формы религии и не рассматривает супранатуралистические, то есть древнееврейскую и христианскую, а ведь предполагается еще и онтологическая часть. Но, как пишет рецензент, «если эта задача автором будет выполнена, то русская философская литература обогатится новым действительно обширным трудом по философии религии»(144), тем более, что изданное историческое обозрение носит философский характер: «здесь каждая форма религии рассматривается философски, делается попытка схватить ее подлинную суть»(145). Хотя в основу труда легли лекции по богословию, прочитанные студентам, это не обзор различный теорий, а самостоятельное исследование: Боголюбов «рассматривает существующие в науке мнения, подвергает их критике, подготовляя при этом почву для своего собственного взгляда. Изложение собственного взгляда не оказывается у автора слабее критической»(146), она также обстоятельна, как и критика. «Все построения автора остроумны и свидетельствуют о незаурядной синтетической одаренности его ума, но не все они одинаково основательны, во всяком случае почти каждая из них напрашивается на целый ряд возражений»(147). В. А. Беляев обращает внимание на богословское значение труда профессора Боголюбова, на что указывает и сам автор в предисловии книги: православный богослов должен ответить на возникшее оживление интереса к религии, что он и делает своим философско-религиозным исследованием(148). Беляев же пишет: «антитезу христианства и современных религиозных течений автор думает разрешить чрез принципиальное научно-философское исследование сущности религии. Такую задачу нельзя не одобрить. Возбуждает недоумение только то, почему автор эту задачу противопоставляет апологетической. Апологетика может осуществляться в различных формах. Возможна также апологетика и научно-философского характера. Да, пожалуй, такой апологетика и должна всегда быть. Элементарное условие всякой защиты — это беспристрастие в приемах защиты. Труд профессора Боголюбова как раз и подходит под понятие такой апологетики. И формулируя богословское значение его книги, мы не можем его оценить иначе, как апологетическое»(149). Полностью оценить апологетическое значение работы Боголюбова будет возможно после выхода всех томов «Философии религии».
Отзыв профессора С. С. Глаголева (он уже писал рецензию на работу Боголюбова в 1900 году) поражает своим объемом, глубиной понимания и проникновения в предмет исследования. Рецензия была опубликована в трех номерах журнала «Богословский вестник», общим количеством страниц — 102.
С. С. Глаголев, как и В. А. Беляев, отмечает незаконченность работы и ожидание следующих частей, но даже в изданном материале много интересного и важного. Так, Н. М. Боголюбов дает определение религии: «особая форма человеческой жизни, как индивидуальной, так вместе и общественной, соединенная с сознанием, что истинная или нормальная жизнь человека только в связи с другим бытием, бытием Божественным»(150), и эта связь не есть фикция, а представляет собой реальный факт(151). «В том, как и что говорит автор, есть немало ценного»(152), — пишет Глаголев. Ему симпатичен «дух терпимости», присутствующий в книге, он видит в этом традицию профессоров Московской духовной академии — В. Д. Кудрявцева и А. И. Введенского, которые «прежде всего выступали со стремлением понять, как у других выработались их взгляды. Но понять всегда в некоторой степени значит простить; отсюда спокойное и благожелательное отношение к противникам. Этот дух мира и любви от учителей сообщился и отцу Боголюбову»(153). То, что Боголюбов терпим, не значит, что он индифферентен — «у него своя вера есть, и он этой веры не скрывает! Его вера такова, что она его обязывает и других обращать в эту веру. Дух терпимости отца Боголюбова, думается, порожден апостольским духом. Дух терпимости, бесспорно, способствует пониманию фактов и теорий. Это сказывается на книге отца Боголюбове, особенно на понимании автором теорий, ибо философов религии автор понимает лучше, чем религии»(154). По мнению С. С. Глаголева, это и есть больное место книги, так как «философия религии автору ближе, чем религия. Он начал с нее, а не с изучения религиозных фактов. В этом отношении он шел тем путем, каким ученые шли уже столетия. Как новая наука, история религий не столько решает вопросы, сколько задает их если бы отец Боголюбов более занялся изучением религий, он был бы гораздо менее категоричным»(155).
Большую часть рецензии занимает полемика рецензента с автором рецензируемой книги, содержание которой (полемики) восхищает эрудицией авторов, глубиной мысли: следить за этим «диалогом» — большое интеллектуальное удовольствие и возможность восполнить свои знания.
Так же, как и В. А. Беляев, Глаголев считал данный труд «ценно апологетическим»(156).
Заканчивает свой критический отзыв С. С. Глаголев так: «рекомендацией книги служит уже то, что она вызывает на размышления. Достоинства книги откроются ему (читателю — прим. Н. Стоюхиной) из тех многочисленных выписок, которые я из нее сделал. Из них можно видеть обширную и основательную начитанность автора, глубину его анализа, силу его критики, остроумие в составлении гипотез, отзывчивость на современные запросы»(157). К тому же, «автор знает душу человека в ее благородных проявлениях, и это знание сообщает ценность его психологическому анализу религиозных движений человеческой души»(158).
29 июня 1917 года за заслуги по епархиальному ведомству Н. М. Боголюбов был возведен в сан протоиерея.

Поместный собор Русской Православной Церкви и преподавание Закона Божьего
В 1917-1918 годах состоялся Поместный собор Русской Православной Церкви, ознаменовавший собой начало драматического периода существования русского православия. Он открылся в Кремле, в Успенском соборе, 28 августа (15 августа по ст. стилю) 1917 года и был весьма представителен: 564 человека, из которых 80 архиереев, 129 пресвитеров, 10 диаконов, 26 псаломщиков, 20 монашествующих, 229 мирян. «Широкое представительство на Соборе пресвитеров и мирян было связано с тем, что он явился исполнением двухвековых чаяний православного русского народа, его устремлений к возрождению соборности»(159). Было организовано 22 рабочих отдела и 3 совещания при соборном совете.
Н. М. Боголюбов был делегирован от университета (в числе 13 человек от Академии наук и университетов) и участвовал в работе особого Отдела, рассматривавшего вопросы преподавания Закона Божия в школах. Вопрос этот был важный: мало того, что давно требовавший обсуждения, но и остро стоявший в тот исторический момент. Религиозное воспитание в российском обществе начала ХХ века, по мнению писателей, публицистов, богословов, преподавателей, переживало кризис. Оно шло по двум основным направлениям: в учебных заведениях через учебную дисциплину Закон Божий и через семейное воспитание.
К концу XIX века Закон Божий представлял собой один из главных учебных предметов начальных и средних учебных заведений, где обучали основным истинам христианской религии, правилам религиозной нравственности, основным положениям православного вероучения, богослужению, Священной истории(160). Однако подавляющим в светских учебных заведениях стал формальный метод преподавания Закона Божия, без учёта широты распространения общественных настроений (нигилистических, материалистических, антирелигиозных): заучивание наизусть не позволяло учащимся отступать от дефиниций и толкований учителя, а учитель был обязан следовать учебнику. Сами преподаватели Закона Божия и обеспокоенная общественность обсуждали вопросы улучшения религиозного образования на Всероссийском миссионерском съезде в Киеве 12-26 июля 1908 года и на Всероссийском съезде преподавателей Закона Божия светских средних учебных заведений в Петербурге 20 июля — 1 августа 1909 года, уделяя много внимания методике обучения и составу предмета. В частности, предлагалось отказаться от учебников или сделать предмет более приближенным к современности, хотя эти предложения не давали возможности систематизации полученных знаний, возможности общего и связного представления о церковной догматической системе (все-таки следовало менять методику преподавания Закона Божия, интегрируя ее в новую систему). Съезд констатировал, что, в целом, программы и методики преподавания Закона Божия устарели, не отвечают культурным и социальным переменам в обществе и нуждаются в реформировании(161).
С 1905 года религиозное воспитание в семьях российской интеллигенции перестало занимать важное место, что сразу же нашло отклики в печати. Общественность отмечала важность вопроса о связи эстетического и религиозного воспитания, ведь религиозные запросы проявляются в сравнительно раннем возрасте и требуют ответа, нельзя обойти их молчанием, отвечая на них лишь сухим и формальным преподаванием в школах Закона Божия и требованием выполнения учениками внешних обрядов. Существовала точка зрения, что вопрос религиозного воспитания исчезнет при отделении школы от Церкви и при устранении преподавания в школах Закона Божия, но несогласные с этим утверждали, что в таком случае религиозное воспитание детей и юношей перейдет в ответственность семьи или к представителям той Церкви, к которой принадлежит семья. Таким образом, семья или священнослужители неизбежно должны будут реагировать на запросы ребенка.
В России печать и общество обходили этот важный предмет стороной, так как религиозное воспитание, усиленно поддерживаемое учебной и общей администрацией, оценивалось ими с точки зрения «благонамеренности» и противовеса различным «вредным» течениям общественной мысли (то, что выходило из предначертания властей, подвергалось всевозможным гонениям и репрессиям). Понятно поэтому, что пресса в целом, и педагогическая в частности, редко касались религиозного воспитания, хотя и признавали этот вопрос очень серьезным. При этом иногда стремление власти насадить религиозность приводило к диаметрально противоположным результатам: например, в течение ряда десятилетий атеизм более всего процветает в духовных семинариях, а правительственная политика оставалось той же, нисколько не изменяясь по существу, и только в одно время несколько ослабевая, в другое — усиливаясь и развиваясь.
Педагог Марков опубликовал результаты обширного анкетирования в молодежной среде(162). Три вопроса в анкете касались отношения к религии: первый из них должен был выяснить основные пункты расхождения молодежи с религией (из 250 человек 38 заявили, что верны своей религии; более 60-ти назвали себя атеистами); второй вопрос касался соблюдения религиозных обрядов (отрицательно ответили 210 человек, неопределенно — 40); на вопрос «Верите ли вы в загробную жизнь?» из 316 человек положительно ответили 38, неопределенно — 42 и отрицательно — 236.
Российский педагог М. М. Рубинштейн заявлял, что нерешительность общества в вопросах религиозного воспитания более нельзя терпеть: «тот, кто просто устранился от решения этой роковой проблемы, в сущности отдал решение ее в руки слепого случая, отдал своих детей на произвол судьбы со всеми тяжкими последствиями»(163). Он называл проблему религиозного воспитания «роковой», потому что «речь идет не только о детях, но снова и снова ставят нас, взрослых, лицом к лицу с вопросом о том, верим ли мы сами, чем живы мы, взрослые»(164), и, в первую очередь, имел в виду религию как личное переживание, ее связь с безусловным, ценным, бесконечным, абсолютным, находящую выражение во всей совокупности чувств, действий и опыта отдельной личности, в сознании связи единичного с общей жизнью целого, в чувстве бесконечного и связи с ним. По мнению автора, проводить религиозное обучение и воспитание надо, отклонив догматическое обучение, заменив его историческим путем, поскольку только исторический путь дает возможность подчеркнуть общечеловеческий характер религиозной жизни — на ее почве «рождается сильная, устойчивая, всеобъемлющая жизнерадостность, в которой так сильно нуждаются именно люди нашего времени»(165).
Психолог Н. А. Рыбников также отмечал особенность русской интеллигентской семьи в религиозном вопросе: «этот вопрос — ее больное место. Именно в этом пункте взаимное непонимание „отцов” и „детей” у нас особенно резко сказывается. Обычные „интеллигентские” разговоры о Боге, религии, „попах” и других подобных темах рано начинают сеять скептицизм в юной детской душе. Навязывая ребенку свои рационалистические взгляды, „отцы” вносят болезненный разлад в эту душу, которая меньше всего в этом возрасте способна удовлетвориться отвлеченными рассуждениями старших. При некоторых условиях этот разлад обращается порой в настоящую драму мятущейся, ищущей понятного ей ответа, детской души»(166).
Педагог Н. Смирнов — частый автор журнала «Вопросы воспитания» — обратил внимание на эстетическое значение религиозного воспитания. «Не по книжкам, не в музеях и галереях, не путем заграничных путешествий должны дети научиться постигать красоту и оценивать прекрасное»(167), — писал он, определяя, для чего можно использовать естественные ближайшие источники: природу, человеческую жизнь во всем богатстве ее проявлений, религию с ее культом — богослужением. Как раз религиозный культ и представляет собой эстетические формы, наиболее легко воспринимаемые детским сознанием, дающие содержание для простых и для сложных чувствований. Особенно важное значение имеет само богослужение, процесс службы: торжественная важность, плавность, размеренность движений, их ритм, гармонизованный с рядом зрительных впечатлений, характер церковного пения. Красота действует на душу облагораживающе. Статьи вызвали вопросы в обществе: кто будет проводником того религиозно-эстетического воспитания, на котором настаивает автор? в каком возрасте следует начинать религиозное воспитание и в какой последовательности?
Были голоса, выступавшие категорически за оставление Закона Божьего в школах; примером подобных выступлений может служить статья нижегородского законоучителя дворянского института Императора Александра II протоиерея Н. М. Архангельского, рассматривающего организацию учебного дела в «рассадниках просвещения» (школах, гимназиях) и подбор всего образовательного материала с точки зрения религиозно-философской. Он отметил полное отсутствие между предметами внутренней органической связи: «религиозные науки существуют сами по себе, светские тоже, те и другие представляют совершенно самостоятельные группы предметов школьного курса, ничего не имеющие между собой общего. Каждая наука изображает из себя какое-то самодовлеющее, самостоятельное бытие, не имеющее никакого отношения к другим предметам обучения… Школьные науки отличаются необыкновенной объективностью содержания и изложения, каким-то космополитизмом, не признающим ни вероисповедание, ни национальностей. Кроме руководств по предмету Закона Божия, все учебники по общеобразовательным и специальным предметам по своему содержанию и характеру таковы, что оказываются одинаково пригодными и для христиан, и для магометан, и евреев, и даже идолопоклонников»(168). Законоучителя беспокоили вопросы: кто будет созидать в сознании воспитывающегося юношества на твердых научных данных разумное миросозерцание в духе христианской, теистической философии, разумный, просвещенный взгляд на мировую жизнь и жизнь человека? кто будет развивать и утверждать их в любви к христианской вере, преданности престолу и отечеству? в то время как все преподаватели-предметники полны безучастно-холодного объективизма в рамках своего предмета. «Все заняты, у всех масса обязательного дела, и так в продолжение всего курса учения». Конечная цель гимназического образования — воспитать юношей образованными и сведущими в изучаемых науках, что не совпадает с требованиями, какие предъявляются по отношению к школе Церковью, обществом, государством. «Создать образованных классиков, основательных математиков, многосведущих историков, словесников и т. д., очевидно, не значит воспитать честных людей, убежденных христиан, просвещенных патриотов: блестящие познания по всем предметам средней школы с одинаковым удобством могут вмещаться в голове и христианина, и мусульманина, и буддиста, и талмудиста, как и в ни во что не верующего человека, и патриота, и озлобленного ненавистника русской земли»(169). Протоиерей Н. М. Архангельский считал, что изучение мира Божьего во всех его проявлениях станет глубже, если привлечь религиозно-философскую мысль: «какую бы очевидность, полноту и осязательную убедительность в сознании учащихся получили бы так называемые доказательства бытия Божия — космологическое и физико-телеогическое»(170), для чего «можно было бы поступиться двумя-тремя теоремами, двумя-тремя аппаратами, из целых сотен уроков выделить три-четыре на то, чтобы при окончании курса предмета подвести итоги изучения физики, обобщить пройденный материал и осветить его религиозно-философскими началами»(171), и тогда через несколько лет останутся в памяти общие выводы, и «основные принципы сделаются достоянием духа на всю жизнь»(172).
С такими общественными настроениями жители огромной предреволюционной России встретили постановление Временного правительства «О свободе совести» от 14 июля 1917 года, среди прочего гласившее: «Каждому гражданину Российского Государства обеспечивается свобода совести. По сему пользование гражданскими и политическими правами не зависит от принадлежности к вероисповеданию, и никто не может быть преследуем и ограничиваем в каких бы то ни было правах за убеждения в делах веры. Принадлежность к вероисповеданию малолетних, не достигших девятилетнего возраста, определяется их родителями. В случае смерти или неизвестности родителей и невозможности установить принадлежность к вероисповеданию малолетних, не достигших девятилетнего возраста, принадлежность к вероисповеданию малолетних определяется их усыновителями и опекунами.»(173). Затем последовал законопроект, подготовленный министром народного просвещения А. А. Мануйловым, где отмечалось, что школьники с 14-летнего возраста могут сами определять свое отношение к религии, и необходимость Закона Божия как учебной дисциплины ставилась под вопрос, но это намерение не нашло отклика ни в церковной среде, ни в среде родителей.
К отмене Закона Божьего отрицательно отнеслись и учащиеся, и их родители. Возникшие после Февральской революции родительские комитеты по всей России дружно выступили в защиту этого предмета(174).
Вопрос о преподавании Закона Божия взволновал и Поместный собор, где был создан особый отдел, рассматривавший вопросы данной темы. Множество членов собора желали принять участие в работе этого отдела — он был на 6-м месте по популярности (из 19). На одном из заседаний отдела были сформулированы основные вопросы:
«1. Должен ли быть Закон Божий в государственной школе для православных обязательным и главным предметом при всяких условиях школьной жизни по всей России. 2. Должен ли законоучитель пользоваться одинаковыми правами с другими преподавателями государственной школы и одинаковым с ними содержанием. 3. Должны ли родители иметь право не обучать своих детей Закону Божию в государственной школе, в случае, если бы отдельные представители их пожелали этого. 4. Необходимо ли изменить в законе о свободе совести возраст для перехода из одного исповедания в другое с 14 на 17 лет. 5. Должно ли быть право (согласно закону о свободе совести) и у кого открывать учебные заведения без преподавания Закона Божия (совершенно светские в плане наук)»(175). По всем этим вопросам проходили горячие споры и дискуссии. Как пишет историк А. Кравецкий, в результате было представлено для обсуждения два проекта определения, составленные протоиереем Е. З. Капраловым и протоиереем Н. М. Боголюбовым. Остановились на проекте Е. З. Капралова, показавшемся более объективным и менее полемичным, требовавшем, «чтобы во всех учебных заведениях, где учатся дети православных родителей, преподавание Закона Божия было поставлено в одинаковые условия со всеми другими предметами школьного курса. Проект предусматривал отмену установленной законом нормы, позволяющей в 14-летнем возрасте менять конфессию или же объявлять себя человеком нерелигиозным. Прекратить изучение Закона Божия учащиеся могли бы лишь при оставлении ими православия в связи с выходом из православия их родителей»(176). Отклоненный проект Н. М. Боголюбова «исходил из того, что решения Временного правительства предполагают не запрет преподавания Закона Божия, а превращение его в необязательный предмет. Большинство членов Собора считали эту идею ошибочной, поскольку государственная политика была направлена именно на постепенное вытеснение веро-учительных дисциплин из общеобразовательной школы»(177). В начале октября 1917 года, то есть за месяц до октябрьских революционных событий, проект был передан на обсуждение пленарных заседаний собора. Как мы знаем, в дальнейшем он не понадобился.
Надо сказать, что некоторые преподаватели духовных учебных заведений с воодушевлением встречали общественные революционные изменения. Преподаватель гомилетики Петроградской духовной академии Н. А. Коновалов писал: «что бы ни ожидало Церковь в ближайшем будущем, какие бы тяжкие испытания ни готовила ей занявшаяся над Россией заря свободы, для нас должно быть несомненным, что минувшее прошлое было для Церкви самым страшным, самым опасным испытанием, и что, перенеся его, она в будущем может ничего не бояться, ибо опаснее и страшнее того, что она пережила и испытала, уже не может быть»(178).
С приходом к власти большевиков положение Церкви ухудшилось. В декабре 1917 года Комиссариат народного просвещения издал постановление, в котором подтвердил все акты Временного правительства, касающиеся перехода церковных школ в ведение Министерства просвещения, а в январе 1918 года отношение «школа — Церковь» было сформулировано следующим образом в декрете «Об отделении Церкви от государства и школы от Церкви»: «Школа отделяется от Церкви. Преподавание религиозных вероучений во всех государственных и общественных, а также частных учебных заведениях, где преподаются общеобразовательные предметы, не допускается. Граждане могут обучать и обучаться религии частным образом»(179). Как пишет историк Е. П. Титков, издание декрета вызвало «волну крестных ходов, на которых возносились молитвы о спасении Церкви. В ряде городов — Нижнем Новгороде, Харькове, Саратове, Владимире, Воронеже, Туле, Вятке — крестные ходы по распоряжению местных властей были обстреляны»(180). 17 февраля того же года за подписью наркома просвещения А. В. Луначарского вышло постановление НКП РСФСР № 339 «Об упразднении должностей законоучителей всех вероисповеданий» с 1 января 1918 года. С 1 марта прекратилась выплата жалования законоучителям. Наконец, 24 августа появилась «Инструкция о проведении в жизнь Декрета об отделении Церкви от государства», которая подтвердила запрет преподавания религиозных дисциплин во всех учебных заведениях. Принятая VIII съездом РКП (март 1919 г.) партийная программа говорила о том, что школа должна быть превращена «из орудия классового господства буржуазии в орудие… коммунистического перерождения общества»(181).
Не все сочувственно относились к политике новой власти в деле антирелигиозного воспитания, поэтому в газетах и журналах стали появляться статьи разъяснительного характера, где авторы делали попытку донести до населения новые, «передовые» взгляды государства.
Для большей убедительности привлекались ученые. Так, появилась в 1919 году небольшая (всего 15 страниц) книжка тогда еще приват-доцента Московского университета К. Н. Корнилова «Школа и Закон Божий», где автор, специалист по психологии ребенка и по его воспитанию, отвечал на вопрос: каково должно быть соотношение между школой и Церковью. Ответ Корнилова категоричен: Закон Божий как предмет преподавания в школе не нужен, даже вреден. В плане воспитания нравственности религия мало дает ребенку, так как подорвать основы церковной морали легко, ибо она носит узкоэгоистический характер; ведь добро нужно делать только потому, что это впоследствии «зачтется». На волю будущего гражданина догматически-обрядовое воспитание не в состоянии повлиять положительно, ведь, как говорит Церковь, всем управляет и руководит воля Божья, тогда «зачем стремиться ко всеобщему благу, для чего добиваться улучшения положения социально обездоленных кланов, если чем хуже здесь, тем будет лучше там, где последние станут первыми»(182). Все эти доводы позволили К. Н. Корнилову настоятельно выступать за исключение Закона Божия из школьных программ. Чтобы не было пробела в духовной жизни детей, автор рекомендует ввести в школьное образование беседы с учащимися по этике и истории религии, «чуждые всякого догматизма», «проникнутые духом самой активной любви к ближнему и страстным стремлением к торжеству добра и правды на земле»(183), которые будут проводить только светские лица. При этом обучение по другим предметам, поставленное на строго научной основе, по мысли автора, окончательно восполнит пробел в духовной жизни учащихся.
В. А. Десницкий, революционер, «красный профессор», педагог, литературовед, родом из семьи нижегородского духовенства, подробно разбирал аргументы «за» и «против» Закона Божия в светских школах. Статья была издана в начале 1919 года, то есть уже год, как не было ни учебного предмета Закона Божия в школах, ни законоучителей, но противников этого закона было достаточно «не только в лагере „естественных” защитников церкви, но также и там, где он мог бы рассчитывать только на самое горячее сочувствие и на самую решительную поддержку»(184). Полемический напор автора буквально «разбил» все возражения предполагаемых оппонентов, и он, множество раз подчеркнув правильность исключения Закона Божия из школ, все же несколько успокаивал читателей, говоря, что эта дисциплина, в числе прочих духовных учебных предметов, останется в особых учебных заведениях: «специальные школы для подготовки духовенства будут созданы оправившейся от революционного погрома церковью, в самом задании своем будут лишены характера общеобразовательных учебных заведений, да и поступление в них будет позволено только молодым людям уже с законченным светским общеобязательным образованием. Да и когда еще церковь оправится? и когда она, за тысячелетия своего существования не сумевшая установить нормальных отношений между клиром и мирянами, не сумевшая создать прихода как крепкой автономной общины, сможет на добровольные приношения паствы удовлетворять не только свои материальные потребности, но и организационные, и духовно просветительные нужды?»(185).
Однако покажем здесь и жизнь реального обычного храма в губернском городе в тяжелые, самые первые послереволюционные годы. Это храм Всемилостивейшего Спаса в Нижнем Новгороде, более известный в городе как Спасская церковь. Именно храмы взяли на себя гуманистические функции — образовательные и воспитательные, когда государство путалось в хаосе войны. После событий 1917 года в приходских храмах стали организовываться приходские советы, которые продолжали и благотворительную деятельность закрытых братств Церкви, и просветительскую. Сохранилось немного архивных документов советского времени по истории Спасской церкви, но то, что мы находим, — удивительно.
В период с 1918 по 1923 год приходской совет Спасской церкви возглавлял мирянин, детский врач Иван Алексеевич Путахин(186). Все члены церковного клира входили в состав приходского совета, одним из направлений деятельности которого было религиозно-нравственное воспитание. Беседы по воскресным дням после службы проводили приглашаемые лучшие нижегородские проповедники, миссионеры и лекторы; любой из присутствовавших мог обратиться к выступавшему с волнующим его вопросом в письменном виде, а во время следующей беседы получить ответ.

В одном из протоколов заседания приходского совета от 5 сентября 1917 года подробно описана деятельность отца Иоанна Егорова. Разделив детей на две группы (младшую — от 5 до 10 лет, старшую — от 11 до 14-ти), он собирал их раз в неделю вечером. «Отец Егоров говорит им, обыкновенно, теплое слово, стараясь подействовать на душу ребенка. Влияние отца Егорова на детей чувствительное: он заставляет их истинно богочувствовать все то, что поется и читается за церковною службою, и дети строго сосредоточенно внимают всему происходящему около них. В душу ребенка закладываются прочные основы религиозного воспитания». В кружке учащейся молодежи (курсистки, студенты) отец Иоанн разбирал духовные произведения и привлекал молодых людей к совместной молитве. Родителям отец Иоанн рассказывал основные правила православно-религиозного воспитания:
«1. Воспитание — не дрессировка, но развитие и укрепление имеющихся у ребенка сил и способностей.
2. Дети по природе религиозны.
3. Воспитание религиозное и должно состоять в уходе, развитии и укреплении религиозных свойств детской природы: веры, надежды и любви.
4. Воспитывать надо добрые свойства всеми силами и временем, не обращая внимания на проявление зла.
5. Воспитывать надо по законам сеяния и садовничества.
6. Прежде чем сеять, надо изучить почву и атмосферу, то есть душу воспитываемого ребенка, и окружающие условия.
7. Затем надо вспахать почву, взборонить, кочки убрать.
8. Воспитывать надо, во-первых, любовью к Богу, людям и миру всему.
9. Во-вторых, воспитывать одинаковое принятие и отношение к двум мирам: небесному и земному.
10. В-третьих, надо воспитывать отношение к двум мирам в трех религиозных проявлениях — вере, надежде, любви.
11. Воспитывая все это, необходимо помнить, что человек тройственен по природе: имеет тело, душу, дух.
12. Православная религиозность — не храмовая только, но мировая. Храм — символ того, что должно быть в жизни.
13. Жизнь в православии — восторг перед Богом, любовь к человеку, восхищение перед миром.
14. Православие — святость к Богу, братство к людям, садовничество к миру»187.
Из отчетного доклада о деятельности приходского совета за 1920 год известно также, что, невзирая на богоборческую политику власти большевиков, в Спасской церкви продолжали заниматься распространением среди прихожан религиозной литературы путем безвозмездной раздачи и продажи. Еще в самом начале своей благотворительной деятельности, в 1917 году, члены приходского совета обсуждали вопрос об организации церковных яслей-сада для приходских детей дошкольного возраста. При этом отмечалось, что необходимо делать это «…с постановкой воспитания души ребенка на началах любви к Богу и ближнему»(188). В специальных анкетах прихожанам предлагалось указать социальный состав своей семьи, ее материальное положение, количество детей и род помощи, необходимой на данный момент. Увы, по причине отсутствия для этого специального помещения, в дальнейшем реально осуществить работу церковного детского сада не удалось.
После официального запрета властей на преподавание Закона Божьего в Спасском приходе стали проводиться религиозно-нравственные чтения; в помещении бывшей приходской столовой приходской совет устраивал систематические чтения для детей, имевшие образовательно-научный характер (по естествознанию) или религиозно-нравственный, «со световыми картинами». К примеру, в 1920 году на 24 чтениях детям было прочитано более 50-ти различных произведений избранной литературы, среди которых — В. Лункевич, А. С. Пушкин, Л. Андреев, Ф. М. Достоевский, А. П. Чехов, М. Ю. Лермонтов, И. А. Крылов и др., с участием от 150 до 200 детей. Кроме того, приходский совет сумел создать специальные репетиторские классы для помощи детям общины в подготовке общеобразовательных школьных уроков. Организовывались дополнительные занятия с неуспевающими учениками и ученицами начальных и средних классов и с неграмотными прихожанами всех возрастов: в четырех возрастных группах занималось 50 человек. Детям из бедных семей на средства общины приобретались учебные принадлежности (перья, тетради, карандаши и учебники). Как считает О. В. Дегтева, такое внимательное отношение приходского совета Спасской церкви к проблемам детского воспитания, возможно, было связано с тем, что его руководитель И. А. Путахин был детским врачом, работал в Нижегородской земской больнице и сам постоянно оказывал бесплатную медицинскую помощь всем нуждающимся прихожанам(189).
Все менялось в стране: образование, традиции, культура.
В этом разрушении привычного, важного, в хаосе храмы для многих были спасением. Вот что писали о том времени его свидетели: «Вообще, на фоне государственной разрухи несомненно усилилась жизнь Церкви. Многие строили на этом основании немало радужных надежд, главным образом церковных, но отчасти и политических. Немало праведников просияло на Руси в темные годы нашего лихолетья, но можно ли говорить о возрождении русской православной Церкви? Большевизм не мог, конечно, побороть Церковь, но сколько он внес в нее саму и в народную душу нового и тонкого яда!»(190). Или: «Церкви полны молящихся. Народ дошел до предела отчаяния, отчаяние это слепое и слепо гонит его в церковь. Кланяются, крестятся, — молятся, в самом деле молятся, ибо Кому-то, Кого не знают, несут душу, полную темного отчаяния»(191).

Боголюбовы в Киеве в Гражданскую войну
То, что происходило в Киеве в первые годы после революционных событий, коротко передала свидетельница событий Е. Гауг: «За два года нашей жизни в Киеве, от начала 1917 до конца 1919 г., мы пережили двадцать четыре правительства. Сколько раз за это время нам приходилось наблюдать проводы и встречу власти!»(192). Советский писатель К. Г. Паустовский, молодым человеком пережив ужасное время в Киеве, вспоминал: «Жизнь в Киеве напоминала пир во время чумы. Открылось множество кофеен и ресторанов, где сладостей и еды хватало не больше, чем на тридцать посетителей. Но внешне все производило впечатление потрепанного богатства. Население города почти удвоилось за счет москвичей и петроградцев. В театрах шли „Ревность” Арцыбашева и венские оперетты. По улицам проезжали патрули немецких улан…. На скетинг-ринге катались на роликах волоокие киевские красавицы и гетманские офицеры. Развелось много игорных притонов и домов свиданий. На Бессарабке открыто торговали кокаином . Казалось, Киев надеялся беспечно жить в блокаде». Когда власть менялась, «киевляне привычно полезли в подвалы»; «замотанному до дурноты неожиданными переменами и „переворотами” населению было уже почти все равно, кто будет владеть городом, лишь бы новые пришельцы не расстреливали, не грабили и не выбрасывали из домов»; «киевляне окончательно запутались. Трудно было понять, кто же будет владеть городом»(193).
Алексей Николаевич Боголюбов, описывая последовательность захвата города различными политическим силами, не забывает рассказать, что происходило в семье: «11 (24) января 1918 г. родился третий сын — Михаил. Родился он в университетском коридоре, куда выскочили все обитатели университетских квартир: в ночь город был подвергнут артиллерийскому обстрелу, и в здание университета в течение одной только этой ночи попали 22 снаряда. Но стены крепкие и массивные, „николаевской” постройки, и выдержали»(194). В это время старшие сыновья пошли в Александровскую гимназию: Николай в первый, а Алексей — в приготовительный класс. В их памяти осталось, что улица каждый раз, как они выходят, разная, в первую очередь, из-за флагов и разнообразно одетых военных. Николай Михайлович продолжал работать над историей раннего христианства, начатой в 1916 году публикацией в киевском журнале «Христианская мысль» серией очерков «К вопросу о происхождении христианства», где поднял вопросы взаимоотношений христианства с иудаизмом и язычеством в первые века его существования, а также продолжил исследования по философии религии.
Православные Украины встретили тягостные дни революции под управлением митрополита Киевского и Галицкого Владимира (Богоявленского), первенствующего члена Святейшего Синода, убитого вооруженными людьми 25 января 1918 года; его вывели из Лавры и невдалеке от нее расстреляли. Тело обнаружили на следующий день, утром(195). Преемником митрополита Владимира стал митрополит Антоний (Храповицкий) (с 30 мая 1918 года), с которым Николай Михайлович был знаком еще по своей учебе в Московской духовной академии. «Однажды в воскресенье Н. М. Боголюбов повел сыновей в Софийский собор, где тогда служил митрополит Антоний. Ему сослужил архиепископ Василий Богдашевский, бывший тогда ректором Киево-Могилянской академии. Зашли в алтарь, и отец представил своих сыновей митрополиту. Мальчики подошли под благословение, и он благословил их. Значительно позже Николай Николаевич вспоминал, что получил благословение на свои труды от двух великих противников — Антония Храповицкого и Сергия Страгородского»(196).

Большевики брали Киев трижды, каждый раз наводя ужас на обывателей кровавыми репрессиями. Так описывали работу Чрезвычайной комиссии, сопровождавшую приход советской власти в Киеве: «Чека переехали в Липки — спокойный, тенистый квартал, где в просторных особняках испокон века жила губернская аристократия. Там чека расцвела. Это были те кварталы, где потом, через полгода, когда при

добровольцах стали вскрывать подвалы, нельзя было пройти от трупного запаха. Тут началась работа настоящая. Душегубство шло спокойное, размеренное»197. Страх впечатался в память жителей после того, как весной 1919 года главнокомандующий Вооруженными Силами юга России генерал А. И. Деникин учредил Особую комиссию по расследованию зверств большевиков. Созданное учреждение должно было расследовать злодеяния большевиков, соблюдая при этом предписания Устава уголовного судопроизводства, хотя и без права привлечения виновных. Задачи комиссии ограничивались собранием свидетельств очевидцев и достоверных материалов с последующей их публикацией в виде сводок на разных языках. «При взятии Киева деникинцами большевицкие чека за торопливостью оставили тысячи своих производств с подлинными приговорами. Чека было в Киеве четыре: всеукраинская, губернская, военная и железнодорожная. Главы их почему-то менялись часто, но жестокость и бешеность системы не изменялись. Более всех зверствовала всеукраинская чека — количество осуществленных смертных резолюций превысило тысячу»(198). Приглашенный в качестве эксперта известный на Юге психиатр К. установил, что среди палачей не было психически больных; «налицо чуждые морали пьяницы». Он говорил о том, «какое глубокое потрясение в психической сфере молодежи произвело кровавое владычество большевиков…. Вечный страх ночного вторжения, дневное угнетение всякими предписаниями большевицких тиранов, внедрявшимися в мелочи повседневной частной жизни, недоедание с нависшим близким полным голодом расшатали совершенно ещё не окрепшие организмы. Нечего уже и говорить о тех семьях, где уведены в подземелья и расстреляны отцы, матери, братья, сестры. По мнению компетентного психиатра, на молодежь с резко поколебленной психикой и неврозом вид извлеченных из рва-могилы во дворе чрезвычайки 123 изуродованных трупов своих знакомых, близких и родных, сопровождаемый передававшимися из уст в уста рассказами возчиков и красноармейцев о потрясающей сверхжестокости последней казни мучеников, должен был произвести такой силы и значения удар психический, какой встречается как психический шок при величайших катастрофах железной дороги, пожарах, землетрясениях и т. п.»(199).
Однако деникинская власть, стремясь установить гражданский мир, провела множество непопулярных мер: жестокие репрессии по отношению даже к подозреваемым в оппозиции, гонения на украинскую культуру, попустительство черносотенству, разжигание антисемитизма, реставрация дореволюционных порядков, ухудшение положения крестьянства и пр. — все это привело к мощной волне массового недовольства и сопротивления(200), что, в свою очередь, способствовало приходу Красной армии.
14 декабря 1919 года войска РККА взяли Киев. После разгрома войск Белой армии на юге России многие авторитетные церковные руководители покинули Россию: митрополит Антоний (Храповицкий), архиепископы Волынский Евлогий, Кишиневский Анастасий, Минский Георгий, Курский Феофан, Лубенский Серафим (Соболев)(201). Предоставим слово сыну Николая Михайловича — Алексею Николаевичу: «пока была еще возможность, многие представители интеллигенции, профессуры и „буржуазии” поспешили уйти с белыми: память о Левашовской (там была ЧК — прим. Н. Стоюхиной) потрясла всех. Вместе с рядом профессоров университета и политехнического института ушел и Николай Михайлович. Семья лишилась своего кормильца. Как мать смогла сохранить свою семью — троих детей, из которых один был годовалым ребенком, оставалось для детей совсем неясным, они только знали, что жить стало трудно и что мать была занята добыванием пищи. Она что-то продавала, пробовала печь пирожки на продажу, что ей никак не удавалось, за неудачей следовала удача: кое-что мать все-таки доставала и кормила детей. Этого было мало, о сытости начали понемногу забывать. В квартире было холодно, а у маленького Миши ручонки были синие от холода. Через несколько месяцев, весной 1920 года, возвратился отец. Он не решился уйти с остатками добровольцев: слишком связан он был со своей семьей»(202).
Главе семейства следовало искать работу. Это было трудно, так как должность законоучителя была упразднена еще в 1918-м, кафедры богословия закрыты. В 1919 году украинский (позже — советский) ученый, историк, писатель, востоковед А. Е. Крымский (1871-1942), решив открыть в Киевском университете восточный факультет, предложил Н. М. Боголюбову кафедру семитологии, условие было — снять рясу. Николай Михайлович отказался, посвятив дальнейшую жизнь православному пастырскому служению.
В селе Великая Круча Пирятинского уезда Полтавской губернии освободился приход, в Киев приехал церковный староста в поисках священника для сельской церкви, и в 1920 году Н. М. Боголюбов с семьей уехали из Киева.
Церковный приход, кроме села Великая Круча, объединял сёла: Малая Круча, Запорожская Круча, Сотниковка, Западынцы; автокефальной Церкви удалось получить лишь храм в Сотниковке. «Дальше дело не пошло, так как православное духовенство Украинского экзархата по желанию прихожан начало служить на украинском языке, а значит, выполнило одно из требований автокефальной церкви. Николай Михайлович не знал языка настолько, чтобы иметь возможность произносить все возгласы по-украински. Поэтому на храмовой праздник он пригласил уездного протоиерея и еще одного священника, которые и служили; сам он уступил первое место уездному протоиерею и произнес лишь несколько возгласов по-украински»(203).
Быт семьи был труден. Старшие братья ухаживали за поросенком, кормили кур, сажали огород и возделывали его, собирали овощи и фрукты. Николай Михайлович получил небольшой земельный надел. Сам знакомый с несложной сельской техникой, он учил сыновей молотить хлеб цепами. Эту операцию и проводили отец с сыновьями втроем, двигаясь по кругу. Затем веяли собранное зерно на ручной веялке, которую крутили по очереди. Мать ходила на речку Удай стирать белье.
Учитывая уровень знаний, братьев Боголюбовых приняли в шестой и седьмой классы школы. В великокручанской семилетке преподавание велось на украинском языке, дети быстро им овладели, в школе был настоящий культ Т. Г. Шевченко, «Кобзарь» был прочитан не один раз, и многое осталось в памяти на всю жизнь, что навсегда дало ощущение тесной связи с Украиной. По мнению Алексея Николаевича, педагогический коллектив был отличный, там собирались люди, объединенные общей идеей и глубоким педагогическим тактом. В том, что Николай Николаевич стал ученым, была «немалая заслуга этой сельской школы. Удостоверение об окончании семилетки было единственным документом об образовании, полученным им на протяжении всей его жизни»(204). По воспоминаниям А. Н. Боголюбова, здесь Николай начал серьезно заниматься математикой. Были замечательные учителя, но и отец занимался с ним математическим анализом по двум учебникам Гренвилля. «Хотя сын и быстро перегнал его, но все же в течение ряда лет Николай Михайлович овладел математикой примерно в объеме университета»(205). Продолжались домашние занятия языками — латинским, греческим и французским.
Часто в село за продуктами приезжал бывший служитель при университетской церкви и домовладелец Иван Цыбенко. Как выяснилось позже, он обокрал семейство Боголюбовых, доверивших ему на хранение свое имущество, когда они уезжали в Великую Кручу.
Было еще трагическое происшествие: через несколько месяцев по приезде в село Николай Михайлович заболел брюшным тифом, а в селе не было ни врача, ни медицинского пункта, ни лекарств. Военный фельдшер из Запорожской Кручи вылечил его фенацетином; поправившись, глава семьи ещё долго ходил с большим трудом.
В конце 1922 года семья возвратилась в Киев. Николай Михайлович не мог сразу найти работу: распродавая скудное имущество, жили очень трудно. Квартиры не было, пришлось разместиться в одной из комнат церковного дома Воскресенской церкви на Печерске возле Лавры, в квартире настоятеля этой церкви. Помогали бывшие коллеги по университету, делившиеся с Боголюбовыми своими небольшими пайками. Кое-что отец Николай зарабатывал, читая по церквам проповеди, заменяя больных священников, но это были крохи. Ольга Николаевна тоже немного подрабатывала уроками музыки, с большим трудом вернув свое пианино от коварного Цыбенко.
В середине 1923 года семья переехала с одного конца Киева на противоположный, с Печерска на Приорку; там, в Покровской церкви, Боголюбов получил место второго священника. Произошло это так. Сначала ему «предложили место ключаря кафедрального собора, которым тогда была „Малая София” — сам Софийский собор находился в распоряжении автокефальной церкви-схизмы Липковского. Однако он не решился принять эту должность. Но в квартире появились новые жильцы — командир с женой Таней и еще двое красных командиров; семья Боголюбовых стала мешать. Поэтому отец согласился на первое же место, которое ему предложили и которое было обеспечено „жилплощадью”. Настоятелем церкви был отец Сергий Филиппенко, состоявший членом Украинского церковного собора, провозгласившего автокефальную церковь и самочинно поставившего протоиерея Василия Липковского митрополитом, а протоиерея Нестора Шараевского — архиепископом. Впрочем, отец Сергий быстро отошел от нарождавшейся схизмы и сохранил православие»(206).
Построенная в начале ХХ века в псевдовизантийском стиле и расписанная знаменитым украинским художником И. С. Ижакевичем, церковь имела еще два рядом стоявших дома — верхний и нижний. Семья Боголюбовых поселилась в верхнем доме, что находился возле самой церкви и практически вплотную к кладбищу. В доме было три комнаты и большая комната-веранда, которая называлась аудиторией. За домом располагался огород; при доме в отдельной сторожке жил сторож. В нижнем доме жили отец Сергий с семьей, псаломщик Сергей Платонович и дьякон. У отца Николая не было своей митры, и когда она требовалась, кто-то из сыновей шел в Сретенскую церковь или в Братский монастырь, и там из ризницы давали на один день митру. Уже к концу его служения на Приорке приходский совет заказал для него митру.
На Приорке было во всяком случае не голодно — имелся свой огород, хотя купить вещи быстро росшим сыновьям родителям было трудно, особенно плохо стало с обувью, поэтому «мать ухитрялась шить сыновьям нечто вроде туфель или вязать опять-таки веревочные лапти. А верхнюю одежду мать постоянно перешивала или латала. Отец ходил дома в серой толстовке, которая у него была, во всяком случае на протяжении 20-х гг., одна»(207). Но скоро не осталось и этого — Боголюбовых обокрали, забрав все имущество.
Одним из событий, оставшихся в памяти сыновей, было участие отца Николая в антирелигиозном диспуте «Есть ли Бог». Такой жанр антирелигиозной пропаганды был популярен в 1920-е годы. Как правило, один из оппонентов был священнослужитель, а второй — общественный деятель с активной атеистической позицией(208). Отцу Николаю оппонировал обществовед из Политехнического института, знакомый с Библией поверхностно, в объеме «Библии для верующих и неверующих» Ем. Ярославского. Алексей Николаевич вспоминал, что публика слушала с большим интересом, хотя ни одна из сторон не убедила друг друга, а Боголюбов «закончил свое выступление словами: „Если бы Карл Маркс дожил до нашего времени, он бежал бы, поддерживая полы сюртука!” Через некоторое время после этого он был вызван в соответствующие органы. Стало ясно, что в Киеве оставаться уже небезопасно. И, кроме того, память о бандитском налете (на квартиру — прим. Н. Стоюхиной) не обещала спокойствия в дальнейшем»(209).

Нижний Новгород
В начале 1925 года в семье Боголюбовых было решено (после переписки с нижегородскими родственниками), что в Нижний Новгород отправятся старшие мальчики погостить и посмотреть город, познакомиться с родней. Братьям город понравился, хотя Киев, конечно, был больше и ярче, но в Нижнем им было сытнее и интереснее. Остановились они у брата Николая Михайловича — Алексея Михайловича, жившего со своим сестрами Любовью Михайловной и Марией Михайловной. Другой дядя, Иван Михайлович, известный в городе хирург, проживал на ул. Мистровской, где его соседями по дому была семья врачей Блохиных. Иван Михайлович снял на лето для своей семьи и племянников дачу на Малиновой гряде, чему они были рады. Осенью в Киев вернулся старший брат — Николай, а Алексей остался в Нижнем Новгороде, где Алексей Михайлович обещал устроить его в школу, в седьмой класс. Сюда же вскоре приехали и отец Николай с женой и младшим сыном.
Дело в том, что стало известно об освободившемся месте настоятеля храма Всемилостивейшего Спаса на улице Полтавской, о котором речь шла ранее. «Эта церковь, построенная на средства купца Башкирова, отличалась своей величиной и прекрасной живописью. В ней был отличный резонанс, и в любом углу церкви ясно слышалось каждое слово священника, без применения каких-либо усилителей, которых тогда, впрочем, и не было. На место настоятеля церкви подали заявления несколько священников, но прихожане остановились на кандидатуре отца Николая Боголюбова»(210). По распоряжению Патриарха Тихона и Священного Синода при нем Нижегородскую кафедру возглавлял владыка Сергий (Страгородский) с 31 марта 1924 года (вместо архиепископа Евдокима, «уклонившегося в обновленческий раскол»)(211).
«Спасская церковь переживала тогда кратковременный подъем: она унаследовала часть утвари и большой колокол стертого с лица земли величественного кафедрального собора Нижегородского кремля»(212). Дело в том, что в 1925 году городская и губернская власть убрали из Нижегородского кремля церкви, пострадал кафедральный собор с колокольней, были разбиты и выкинуты гробницы Косьмы Минина и нижегородских князей, собор разрушили. Храмовое имущество распродавалось, и приходской совет Спасской церкви купил тогда несколько облачений, митру, Евангелие напрестольное, часть имущества разрушенного кафедрального собора и большой колокол, который и был поднят на колокольню. Спасский храм стал фактически кафедральным собором.
В стране вовсю шла антирелигиозная пропаганда на всех уровнях, особенно едко и зло писал В. Маяковский.
Религиозная
гудит ерундистика, десятки тысяч детей
перепортив.
Не справимся с богом
газетным листиком — несметную силу
выставим против.
Райской бредней,
загробным чаяньем ловят
в молитвы
душевных уродцев.
Бога
нельзя
обходить молчанием —
с богом пронырливым надо
бороться!
И хотя поэт «сочувствовал» священникам (Мне священников очень жаль, жалею и ночь и день я — вымирающие сторожа аннулированного учреждения), отцу Николаю, избранному настоятелем Спасской церкви и утвержденному в этой должности митрополитом Сергием (Страгородским), заместителем патриаршего местоблюстителя (в те годы первоиерархом Русской Православной Церкви), и нижегородским правящим архиереем, в родном городе было хорошо. Служа в храме, он не только произносил проповеди, что было тогда весьма опасно, но и читал лекции по вопросам Священного Писания, богословия и естественных наук. Тогда же он начал работать над вторым томом своей «Философии религии» и начал писать «Жизнь Иисуса Христа» и «Жизнь Богородицы». Митрополит Сергий (Страгородский) часто посещал квартиру отца Николая на Кизеветтерской улице и вместе с ним служил в Спасском храме (митрополит Сергий был арестован в Нижнем Новгороде 30 ноября 1926 года по обвинению в связях с эмиграцией, сначала он содержался в нижегородской тюрьме, потом был переведен в Москву, освобожден 30 марта 1927-го; это было его четвертое заключение). В 1928 году отец Николай был назначен председателем епархиального совета(213).
В августе 1927 года исполнилось 30 лет педагогической и пастырской деятельности отца Николая Боголюбова, в связи с чем приходской совет поздравил его: «Если вдуматься в Вашу личность и в характер Вашего проповедничества, то нельзя не заметить сходства с личностью и с проповедничеством русского златоуста Иннокентия, Архиепископа Херсонского и Таврического: высокий, светлый, проницательный ум, богатое, неистощимое воображение, глубокий правильный анализ Евангельского слова, дар творчества и оригинальности, богатый дар слова, вот те черты, которые влекут к Вашей личности не только Вашу паству, но и просто людей всех званий, состояний и положений, стекающихся в наш храм со всех концов города слушать блестящее и назидательное слово Ваше. Проповеди Ваши действуют не только на воображение, но и на рассудок: в них слушатели пленяются и увлекаются глубиной идеи, искренней верой в Бога и человека, и в благость всех путей Божиих в домостроительстве спасения нашего, ясностью и простоте слова, художественной его картинностью, в них виднеются светлость и оригинальность взгляда, глубина всестороннего знакомства с Священным Писанием, а также научная просвещенность в области человеческих знаний. Все это, при содействии благодати Божией, сообщает слову Вашему действенность: в верующих людях укрепляется, углубляется и уясняется вера, а немощные в вере люди, люди, теряющие Бога, под влиянием слова Вашего, ощущают веяние дыхания Божественной жизни и снова находят Его.»(214).

К 1927 году в руководстве страны стали выделяться две группы, расходящиеся по вопросам отношения к Церкви; одна группа выступала за относительное смягчение (М. И. Калинин, П. Г. Смидович, П. А. Красиков, А. И. Рыков, А. В. Луначарский), вторая настаивала на усилении давления на Церковь (И. В. Сталин, Н. И. Бухарин, Е. М. Ярославский, В. М. Молотов)(215). Победили сторонники жестких мер. Таким образом, в 1928-м — начале 1929 года закончилось время относительного покоя на антирелигиозном фронте, и начался новый период наступления на Церковь, ознаменовавшийся усиленными методами антирелигиозной пропаганды: созданы и действовали средства массовой информации и центры подготовки пропагандистских кадров, заработали антирелигиозные музеи, активная пропаганда «безбожного быта», антирождественские и антипасхальные кампании, поощрение доносов на близких, участвовавших в религиозных обрядах, сожжение икон и богослужебных книг. В 1928 году И. В. Сталин дважды обращал пристальное внимание на антирелигиозную борьбу: 13 апреля на собрании актива Московской организации ВКП(б), где требовал «связать широкую массовую антирелигиозную кампанию с борьбой за кровные интересы народных масс», соединил наступление на кулака с необходимостью активной антирелигиозной работы с массами, и 19 октября на Пленуме МК и МКК (главный тезис — об обострении классовой борьбы). Результатом такой антицерковной деятельности стало изменение в сознании народа, когда православие приравнивалось к суеверию, интеллектуальной отсталости и невежеству. В 1928 году было закрыто 534 церкви, в 1929-м — уже 1119; в них размещали цеха, склады, клубы, квартиры, в монастырях — тюрьмы и колонии(216). Однако и этот процесс нашел свое поэтическое отражение:
Вот церковь, вся плющом обвитая, И дворик розоватых плит, Всю вёсну сливками облитые Там сливы чувственно цвели. Прибой цветов кипел и пенился И бил в церковную тюрьму. Монашки в кельях — птицы-пленницы — В кадильном плавали дыму. […] Взамен божественного пения, Торжественного алтаря — Динам могучее гудение И небывалая заря. Нимб не таинственно-магический, Которого коснуться грех, Свет не христов, а электрический Отныне осеняет всех. Пришли упорные работники, Христовых вымели невест, На первом дружеском субботнике Заржавленный сорвали крест(217).
На фоне этой «борьбы» проходили аресты и ссылки священнослужителей. В конце 1928 года отец Николай был арестован, как пишет А. Н. Боголюбов, без предъявления какого-либо обвинения. Семью лишили квартиры на Кизеветтерской, и Ольга Николаевна с сыновьями Алексеем и Михаилом поселилась на хорах Спасской церкви, давшей им приют не только как храм, но и как родной дом. Старший сын, Николай жил и работал в это время в Киеве, в Академии наук; ежемесячно он посылал семье деньги от своего жалованья доктора математики (ученую степень ему присвоили в 1928 году).
Отец Николай сидел в так называемой «красной» тюрьме (ныне это здание находится на проспекте Гагарина, а в 1920-е — за чертой города). Ольга Николаевна трижды в день носила ему передачу, хотя добираться ей, немолодой женщине, было далеко. Прихожане и причт Спасской церкви в течение всех четырех лет, пока отец Николай находился в тюрьме, оказывали помощь и поддержку его семье, выделяя средства из общих церковных доходов.
Историк О. В. Дегтева в книге о Спасской церкви упоминает хранящиеся в семейном архиве три карандашных рисунка протоиерея П. А. Алмазова, настоятеля нижегородского собора Александра Невского, сокамерника отца Николая по нижегородскому изолятору; на двух он изобразил отца Николая за работой — перед ним бумага, карандаш, на третьем — в минуты покоя, рисунок назван «После бани». Вероятно, сам П. А. Алмазов находился здесь перед отправкой в Соловецкий лагерь, где и умер (предположительно)(218).
«Николай Михайлович продолжал свое „пребывание” в Нижегородской тюрьме, даже не оформленное каким-либо судебным решением: просто сидел, как сидели сотни тысяч ни в чем не повинных людей до него и очень многие сотни тысяч после него. Обращения семьи во все инстанции ни к чему не привели, а тем временем его здоровье стремительно ухудшалось»(219).
Из-под ареста отец Николай был освобожден стараниями старшего сына Николая Николаевича. В Москве он направился к Местоблюстителю Патриаршего престола, митрополиту Сергию (Страгородскому), большому другу семьи Боголюбовых, за советом, и тот благословил Николая Николаевича обратиться к председателю ОГПУ В. Р. Менжинскому, предупредив: «учтите, что Вы при этом сами рискуете своей свободой, а возможно, и жизнью!»(220). Встреча с Менжинским состоялась, и отец Николай был освобожден из тюрьмы в августе 1931 года (на Ильин день), выйдя очень больным человеком. Он по-прежнему оставался настоятелем Спасского храма(221).
Надо сказать, что факт освобождения был удивительным, невероятным. В 1931-1932 годах по церковным делам было арестовано около 150 тысяч человек, из них 5 тысяч расстреляно; за 1928-1930 годы от преследований пострадали 197 иерархов(222).
По словам А. Н. Боголюбова, в 1932 году отец Николай ездил в Москву к митрополиту Сергию (Страгородскому), который попросил его посетить Киев, чтобы призвать к единению киевское духовенство. К сожалению, Алексей Николаевич не сообщил деталей той поездки, которая сама по себе представляет большой исторический интерес. После освобождения отец Николай прожил еще два года, работая над второй частью «Философии религии», над книгой о Богоматери и сочинением «Жизнь Иисуса Христа» на основе евангельских текстов. Жаль, рукописи этих книг не найти, они утрачены.
Скончался митрофорный протоиерей и профессор Николай Михайлович Боголюбов 13 мая 1934 года, на 62-м году жизни. Заупокойная литургия и священническое отпевание произошло все в той же Спасской церкви 14 мая, проводил их митрополит Сергий (Страгородский). Газета «Горьковская коммуна» кратко сообщила: «Скончался Николай Михайлович Боголюбов»(223). Похоронили отца Николая на «новом», или так называемом «красном», кладбище, недалеко от закрытой тогда Покровской церкви (сейчас это старообрядческий храм). Надо сказать, что смерть отца Николая и похороны прошли незаметно для широких народных масс — в эти же дни (10 мая) умер председатель ОГПУ В. Р. Менжинский и сын М. Горького Максим Пешков (11 мая), и все газеты несколько дней были заполнены скорбно-торжественными некрологами.

Заключение
Во всех интернет-статьях, посвященных Н. М. Боголюбову, говорится о его родительском подвиге, увенчавшемся воспитанием троих сыновей-академиков. То же написано и на мемориальной доске, закрепленной на стенах храма Всемилостивого Спаса: «В память долголетнего служения 1925-1934 гг. в храме Всемилостивейшего Спаса протоиерея Николая Боголюбова 1872-1934 гг., воспитавшего для Российской земли трех сыновей — академиков». Это действительно так. Российский академик Николай Николаевич Боголюбов (1909-1992) руководил всей высшей математической школой бывшего Советского Союза, был директором ОИЯИ в городе Дубне, членом АН СССР, возглавлял кафедру теоретической физики Московского университета, создал нескольких научных школ по нелинейной механике, математической и теоретической физике, по механике и математике, квантовой теории поля. В 1960-е работал с академиком А. Д. Сахаровым в Арзамасе-16. Имя Н. Н. Боголюбова носит институт теоретической физики в Киеве. Памятник в его честь установлен в городе Дубне, его бюст стоит у здания учебного корпуса университета на Покровке. Член-корреспондент Академии наук Украины Алексей Николаевич (1911-2004) — крупный физик и математик, известен в нашей стране как историк и теоретик математики и механики. Михаил Николаевич Боголюбов (1918-2010) — академик Российской АН, профессор восточного факультета Санкт-Петербургского университета, заведовал кафедрой иранского языка и 35 лет исполнял обязанности декана восточного факультета.
Но и сам митрофорный протоиерей Николай Михайлович Боголюбов оставил след в гуманитарных науках — философии, философии и истории религии, психологии. Как один из героев его психологических очерков — Н. В. Гоголь — выступал против «се-рединности и пошлости, шаблонности», так и Боголюбову претили эти человеческие качества, все его статьи наполнены пафосом Веры, деятельного служения Богу и людям. Искренний, эмоциональный тон его работ слышен в религиозно-философской науке конца XIX — начала XX века.

Библиографический список:
4. Абашник В. А. Философия в Харьковском университете: история институций, трудов и персоналий (1804-1920). Дис. … докт. филос. наук: 09.00.05. Харьков, 2015. 484 с.
5. Аргентов В. М. А. Боголюбов. Некролог // Нижегородские епархиальные ведомости. 1900. № 7. С. 243-245.
6. Артемьева О. А. Социально психологическая детерминация развития российской психологии в первой половине XX столетия. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2015. 534 с.
7. Архангельский Н.М., прот. Желательная постановка религиозно-нравственного воспитания в средних учебных заведениях министерства народного просвещения. Н. Новгород, 1909. 53 с.
8. Беляев В.А. Н. Боголюбов, профессор богословия Императорского университета св. Владимира. «Философия религии». Часть 1-я историческая. Том 1-й. Киев, 1915 // Xристианское чтение. 1915. № 6. Стб. 870-882.
9. Белянин А. А. Развитие семинарии после 1884 года // Нижегородская духовная семинария. Вехи истории. Н. Новгород: Издат. отдел Нижегородской епархии при Вознесенском Печерском монастыре, 2010. С. 110-154.
10. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Жизнь. Творчество / Под общ. ред. чл.-корр. РАН В. Г. Кадышевского. Дубна, 1996. С. 6-7.
11. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. 100 лет со дня рождения // [Электронный режим доступа] http://bogolubov.jinr.ru/biography.php
12. Боголюбов Н., Боголюбов А., Боголюбов М. Гордость земли Нижегородской. К 120-летию со дня рождения Николая Михайловича Боголюбова // Нижегородская правда. 1992. 2 апреля. С. 5.
13. Боголюбов Н. М. Алексей Степанович Xомяков (Историко-психологический очерк) // Вера и разум. 1905. № 20. С. 251-270; № 21. С. 289-307; № 22. С. 347-380; № 20. С. 251.
14. Боголюбов Н. М. Гоголь (Психологическая характеристика его творчества) // Нижегородский церковно-общественный вестник. 1909. № 12. Стб. 281-286; № 13. Стб. 309-316; № 14-15. Стб. 335-337; № 16. Стб. 338-362.
15. Боголюбов Н. Марксизм и наука. Нежин, 1912. С. 3.
16. Боголюбов Н. М. Новый социализм, его теория и практика // Голос церкви. 1912. № 4. С. 96-106; № 5-6. С. 188-206; № 8. С. 235-242.
17. Боголюбов Н. М. Понятие о религии (Признаки истинного и неистинного религиозного сознания) // Богословский вестник. 1900. Т. 1. № 2. С. 231-265.
18. Боголюбов Н. М. Современный индивидуализм и «интеллигентное мещанство» // Вера и разум. 1908. № 19. С. 61-78; № 20. С. 202-213; № 21. С. 364-376.
19. Боголюбов Н. М. Творение и искупление. Выяснение значения этих догматов для решения вопроса жизни // Нижегородский церков-но-общественный вестник. 1906. № 22. Стб. 589-594; № 23. Стб. 613-619; № 24. Стб. 637-644; № 25. Стб. 672-675; № 26. Стб. 709-713; № 27. Стб. 738-744; № 28. Стб. 768-771.
20. Боголюбов Н. М. Эрнест Ренан и его «Жизнь Иисуса» // Вера и разум. 1907. № XVIII. С.737-759.
21. Боголюбов Н. М. Философия религии. Ч. 1. Историческая. Т. 1. Киев, 1915.
22. Бычкова В. М. Некоторые моменты из истории преподавания Закона Божия в России // Известия ПСТГУ IV: Педагогика. Психология. 2009. Вып. 1 (12). С. 7-20.
23. Введенский А.И. О современных задачах воспитанников духовных академий в области философии // Богословский вестник. 1895. Т. 4. № 10. С. 75-91.
24. Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 года: Протоколы. М.: Госполитиздат, 1959. 602 с.
25. Гауг Е. На службе у большевиков // Красный террор на Юге России / Предисл., комментарии С. В. Волкова. М.: Айрис-пресс, 2013. 544 с.
26. Герасимов М. Электростанция в церкви // Новый мир. 1930. № 3. С. 123.
27. Гербель Н.В. В дорогу! // Гимназия высших наук и лицей князя Безбородко. СПб., 1881. 474 с.
28. Гиппиус З. Петербургские дневники (1914-1919) // Живые лица. Кн. 1. Тбилиси: Мерани, 1919. 398 с.
29. Глаголев С. С. Критика: [Рец. на:] Боголюбов Н. Философия религии. Ч. 1. Историческая. Т. 1. Киев, 1915 // Богословский вестник. 1915.
Т. 2. № 7/8. С. 613-643 (1-я пагин.); Т. 3. № 9. С. 191-222 (1-я пагин.); 1916. Т. 1. № 1. С. 155-196 (2-я пагин.).
30. Гололобова Н. В. Предпосылки становления философской психологии // Философия психологии: возвращение к истокам (К 100-летию со дня смерти В. С. Соловьева). М.: Смысл, 2001. 104 с.
31. Десницкий В. Церковь и школа // Вестник просвещения. 1919. № 1-3. С. 3-26.
32. Дегтева О. В. Нижегородские священнослужители — узники Соловков (краткий мартиролог) // Нижегородская старина. 2014. № 39-40. С. 86.
33. Дегтева О. В. Протоиерей Геннадий Годнев // Нижегородская духовная семинария. Вехи истории. Н. Новгород: Издат. отдел Нижегородской епархии при Вознесенском Печерском монастыре, 2010. С. 290-295.
34. Дегтева О. В. Xрам Всемилостивого Спаса в Нижнем Новгороде. Н. Новгород: Издат. отдел Нижегородской епархии при Вознесенском Печерском монастыре. 224 с.
35. Декрет СНК от 23 января 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» / Электронный фонд правовой и нормативно-технической документацией [Электронный ресурс] http://docs. cntd.ru/document/9054838
36. Ермолина А. Страницы жизни Нижегородского женского духовного училища / [Электронный режим доступа] http://nne.ru/events. php?id=l93&page=952
37. Золотусский И. Предисловие // Последняя книга Гоголя: сборник статей и материалов / Сост. И. Р. Монахова, И. П. Золотусский; предисл. И. П. Золотусского. М.: Русский путь, 2019. С. 7-12.
38. Зубков И. В. Система начальных и средних учебных заведений в России (1890-1916) // Расписание перемен: очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи СССР (конец 1880-х — 1930-е годы). М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 150-235.
39. Иванов А. Е. Российские императорские университеты под управлением Министерства народного просвещения (1880-е годы — начало XX века) // Расписание перемен: очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи СССР (конец 1880-х — 1930-е годы). М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 28-87.
40. Историческая записка о Лысковском духовном училище 18491899 гг. Н. Новгород: Типолитография Нижегородского т-ва печат. дела «Н. И. Волков и К», 1899. 119 с.
41. Коновалов Н. Наши надежды и наши обязанности // Христианское чтение. 1917. № 3-6. С. 192-204.
42. Корнилов К. Н. Школа и Закон Божий. М., 1919. 15 с.
43. Кравецкий А. Преподавание религии в школе. История вопроса // [Электронный режим доступа] http://r0d0n.0rg/s0ciety-080416130944
44. Краткий список лицам, служащим в духовно-учебных заведениях Нижегородской епархии на 1899 год. Н. Новгород: Тип. губернского правления, 1899. 27 с.
45. Критический разбор сочинения Н. М. Боголюбова на соискание степени магистра богословия // Богословский вестник. 1900. № 1. С. 219-224; № 2. С. 325-337.
46. Кудрявцев П. К вопросу о введении в гимназиях пропедевтического курса философии // Труды Киевской духовной академии. 1905. Т. 1. С. 133-148.
47. Луначарский А. В. Христианство или коммунизм. Диспут с митрополитом А. Введенским. М., 1926. С. 45-78.
48. Мазилов В.А., Стоюхина Н.Ю., Костригин А. А. Вениамин Алексеевич Снегирев: психолог и богослов // Ярославский педагогический вестник. 2015. № 3. С. 138-150.
49. Манчестер Л. Поповичи в миру: духовенство, интеллигенция и становление современного самосознания в России. М.: НЛО. 448 с.
50. Марков. О школьной молодежи // Вестник воспитания. 1913. № 6. С. 162-199.
51. Некролог // Горьковская коммуна. 1934. № 109. С. 4.
52. Одинцов М. Патриарх Сергий. М.: Молодая гвардия, 2013. 396 с.
53. Павленко Т. А. Образовательная политика Святейшего Синода 1884-1914 гг. // Зубков И. В. Система начальных и средних учебных заведений в России (1890-1916). Указ. изд. С. 236-250.
54. Паустовский К. Начало неведомого века // Паустовский К. Повесть о жизни. В 2-х т. Т. 1. М.: ООО Киностудия «Глобус», 2002. 704 с.
55. Постановление Временного правительства «О свободе совести» 4 июля 1917 года // Сайт Конституции Российской Федерации [Электронный ресурс] http://conftitution.garant.ru/hiftory/ айл600-1918/5412/
56. Правдолюбов М.А., прот. Мученик Владимир Анатольевич Правдолюбов // Касимовская епархия Рязанской митрополии РПЦ. Официальный сайт. http://kaseparh.ru/index.php?Itemid=5&catid=4:20II-II-08-06-53-I0&id=24:20II-II-I3-2I-I6-з6&0pti0n = c0m_content&view=article
57. Прощание Н. М. Боголюбова с Нежинским институтом // Нижегородский церковно-общественный вестник. 1913. № 42. Стб. 1108-1109.
58. Психологическая наука в России ХХ столетия: проблемы теории и истории. М.: Институт психологии РАН, 1997. 567 с.
59. Рапопорт Ю. К. Че-ка // Красный террор на Юге России / Предисл., комментарии С. В. Волкова. М.: Айрис-пресс, 2013. 544 с.
60. Рубинштейн М.М. О религиозном воспитании // Вестник воспитания. 1913. № 1. С. 75-123.
61. Рыбников Н. Религиозная драма ребенка // Психология и дети. 1917. № 5. С. 21-32.
62. Священный собор 1917-1918 гг. и мученическая кончина митрополита Киевского и Галицкого Владимира / Вступ. статья, публ. и примеч. Н. А. Кривошеевой // Вестник ПСТГУ II: История. История Русской Православной Церкви. 2008. Вып. II: № 1 (26). С. 106-127.
63. Серебряков Ф. Ф. Философское образование и философская мысль в Казанском университете: учеб. пособие. Казань: Казан. гос. ун-т, 2008. 146 с.
64. Смирнов Н. Эстетическое воспитание и религия // Вестник воспитания. 1912. № 6. С. 44-76.
65. Солдатенко В. Ф. Гражданская война в Украине. 1917-1920 гг. М.: Новый хронограф, 2012. 672 с.
66. Стоюхина Н. Ю. Из истории становления психологии в Нижнем Новгороде // PEM: Psychology. Educology. Medicine. 2015. № 3-4. С. 122-138.
67. Стоюхина Н. Ю. Изучение истории психологии как компонент развития гражданской идентичности студенчества // Дополнительное профессиональное образование в условиях модернизации: Материалы VII Всероссийской научно-практической конференции (с международным участием) / Под науч. ред. М. В. Новикова. Ярославль: РИО ЯГПУ, 2015. С. 227-238.
68. Стоюхина Н. Ю. Проблемы изучения истории «провинциальной психологии» // Мир науки, культуры, образования. 2013. № 1 (38).
С. 152-157.
69. Стоюхина Н. Ю. Психотехник Н. В. Петровский: открывая заново // Психология. Историко-критические обзоры и современные исследования. 2015. № 6. С. 86-111.
70. Стоюхина Н. Ю. Религиозное воспитание в российской психолого-педагогической публицистике начала XX века // Психология и школа. 20^. № I. С. ГО4-!26.
71. Стоюхина Н. Ю. Судьба и научное творчество Серафима Михайловича Василейского // Методология и история психологии. 20Ю. Т. 5. № 2. С. щ-^.
72. Стоюхина Н.Ю., Костригин А. А. Отечественные психологи конца XIX — начала XX вв. о снах и сновидениях // Психология и Психотехника. 20^. № I. С. 63-69.
73. Титков Е. П. Первосвятитель Церкви мучеников. Жизнь, труды и подвиги Патриарха Сергия (Страгородского). Арзамас: АГПИ, 20^. 722 с.
74. Трубецкой С. Е. Минувшее / Предисл. Н. А. Руднева. М.: ДЭМ, !99! 340 с.
75. Философия в российской провинции: Нижний Новгород, XX век / Под ред. А. А. Касьяна. М.: Наука, 2003. 279 с.
76. Xроника // Известия историко-филологического института им. кн. Безбородко. ^3. Т. XXVIII. С. 7.
77. Xроника // Известия историко-филологического института им. кн. Безбородко. ^4. Т. XXIX. С. 8.
78. Центральный архив Нижегородской области (ЦАНО). Ф. 590. Оп. I. Д. I.
79. Челпанов Г.И. О постановлении преподавания философской пропедевтики в средней школе // Педагогическая мысль. ^04. Вып. II. С. 207-2^.
80. Шевченко В. Закон Божий в школе и Временное правительство // Русская народная линия [Электронный режим доступа] http://ruskline. ru/analitika/20I5/Io/o2/zakon_bozhij_v_shkole_i_vremennoe_pravitelftvo
81. Шершер Д. Из архива Особой комиссии по расследованию большевиков // Красный террор на Юге России / Предисл., комментарии С. В. Волкова. М.: Айрис-пресс, 20^. 544 с.
82. Школа и жизнь. Вопрос о введении философии в гимназиях // Xристианское чтение. ^99. № 3. С. 583-596.

Библиографические ссылки и примечания:
1. Психологическая наука в России ХХ столетия: проблемы теории и истории. М.: Институт психологии РАН, 1997. 567 с.
2. Артемьева О. А. Социально-психологическая детерминация развития российской психологии в первой половине ХХ столетия. М.: Изд-во «Институт психологии РАН», 2015. С. 187.
3. Гололобова Н. В. Предпосылки становления философской психологии // Философия психологии: возвращение к истокам (К 100-летию со дня смерти В. С. Соловьева). М.: Смысл, 2001. С. 8—11.
4. Стоюхина Н. Ю. Судьба и научное творчество Серафима Михайловича Василейского // Методология и история психологии. 2010. Т. 5. № 2. С. 115-131.
5. Абашник В. А. Философия в Харьковском университете: история институций, трудов и персоналий (1804-1920). Дис. … докт. филос. наук: 09.00.05. Харьков, 2015. 484 с.
6. Стоюхина Н. Ю. Психотехник Н. В. Петровский: открывая заново // Психология. Историко-критические обзоры и современные исследования. 2015. № 6. С. 86-111.
7. Правдолюбов М.А., прот. Мученик Владимир Анатольевич Правдолюбов // Касимовская епархия Рязанской митрополии РПЦ. Официальный сайт. http://kaseparh.ru/index.php?Itemid=5&catid=4:20ii-ii-08-06-53-i0&id=24:20ii-ii-i3-2i-i6-36&option=com_content&view=article
8. Серебряков Ф. Ф. Философское образование и философская мысль в Казанском университете: Учеб. пособие. Казань: Казан. гос. ун-т, 2008. i46 с. Мазилов В.А., Стоюхина Н.Ю., Костригин А. А. Вениамин Алексеевич Снегирев: психолог и богослов // Ярославский педагогический вестник. 20i5. № 3. С. i38-i50. Стоюхина Н.Ю., Костригин А. А. Отечественные психологи конца XIX — начала XX вв. о снах и сновидениях // Психология и Психотехника. 20i5. № i. C. 63-69.
9. Стоюхина Н. Ю. Изучение истории психологии как компонент развития гражданской идентичности студенчества // Дополнительное профессиональное образование в условиях модернизации: материалы VII Всероссийской научно-практической конференции (с международным участием) / Под науч. ред. М. В. Новикова. Ярославль: РИО ЯГПУ, 20i5. С. 227-238.
10. Манчестер Л. Поповичи в миру: духовенство, интеллигенция и становление современного самосознания в России. М.: НЛО. С. 3i.
11. Там же. С. 279-28i.
12. Там же. С. 283.
13. Стоюхина Н. Ю. Из истории становления психологии в Нижнем Новгороде // PEM: Psychology. Educology. Medicine. 20i5. № 3-4. С. i22-i38. Стоюхина Н. Ю. Проблемы изучения истории «провинциальной психологии» // Мир науки, культуры, образования. 20i3. № i (38). С. i52-i57.
14. Данные из архива семьи Боголюбовых.
15. Одной из «обрусительных» операций министра народного просвещения И. Д. Делянова было изменение исповедно-национального состава студентов в Дерптском университете, для чего были установлены льготы для зачисления молодежи из России, в основном выпускников православно-духовных семинарий. Об этом см.: Иванов А. Е. Российские императорские университеты под управлением Министерства народного просвещения (1880-е годы — начало ХХ века). С. 38.
16. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Жизнь. Творчество / Под общ. ред. чл.-корр. РАН В. Г. Кадышевского. Дубна, 1996. С. 6-7.
17. Аргентов В. М. А. Боголюбов. Некролог // Нижегородские епархиальные ведомости. 1900. № 7. С. 243-245.
18. Боголюбов Н., Боголюбов А., Боголюбов М. Гордость земли Нижегородской. К 120-летию со дня рождения Николая Михайловича Боголюбова // Нижегородская правда. 1992. 2 апреля. С. 5.
19. Историческая записка о Лысковском духовном училище 1849-1899 гг. Н. Новгород: Типолитография Нижегородского тов-ва печат. дела «Н. И. Волков и К», 1899. С. 2.
20. Там же. С. 75.
21. Там же. С. 90.
22. Там же. С. 102.
23. Дегтева О. В. Протоиерей Геннадий Годнев / Нижегородская духовная семинария. Вехи истории. Н. Новгород: Издат. отдел Нижегородской епархии при Вознесенском Печерском монастыре, 2010. С. 290-295.
24. Философия в российской провинции: Нижний Новгород, ХХ век / Под ред. А. А. Касьяна. М.: Наука, 2003. С. 99.
25. Там же.
26. Там же. С. 100.
27. Там же.
28. Кудрявцев П. К вопросу о введении в гимназиях пропедевтического курса философии // Труды Киевской духовной академии. 1905. Т. 1. С. 141.
29. Челпанов Г.И. О постановлении преподавания философской пропедевтики в средней школе // Педагогическая мысль. 1904. Вып. II. С. 210.
30. Там же.
31. Школа и жизнь. Вопрос о введении философии в гимназиях // Христианское чтение. 1899. № 3. С. 585.
32. Введенский А.И. О современных задачах воспитанников духовных академий в области философии // Богословский вестник. 1895. Т. 4. № 10. С. 77.
33. Там же.
34. Там же. С. 79.
35. Там же. С. 83.
36. Там же. С. 85.
37. Там же. С. 87.
38. Там же. С. 89.
39. Там же. С. 90.
40. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Жизнь. Творчество. Цит. изд. С. 8.
41. Критический разбор сочинения Н. М. Боголюбова на соискание степени магистра богословия // Богословский вестник. 1900. № 1. С. 219-224; № 2. С. 325-337. С. 224.
42. Там же. С. 325.
43. Там же. С. 336.
44. Боголюбов Н. М. Понятие о религии (Признаки истинного и неистинного религиозного сознания) // Богословский вестник. 1900. Т. 1. № 2. С. 231-265.
45. Там же. С. 263.
46. Там же.
47. Там же.
48. Там же.
49. Павленко Т. А. Образовательная политика Святейшего Синода 1884-1914 гг. // Зубков И. В. Система начальных и средних учебных заведений в России (1890-1916) // Расписание перемен: очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи СССР (конец 1880-х — 1930-е годы). М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 237.
50. Зубков И. В. Система начальных и средних учебных заведений в России (1890-1916) / // Расписание перемен: очерки истории образовательной и научной политики в Российской империи СССР (конец 1880-х — 1930-е годы). М.: Новое литературное обозрение, 2012. С. 150-235. С. 104.
51. Ермолина А. Страницы жизни Нижегородского женского духовного училища [Электронный ресурс] Ьпр://ппе.гц/еуетз.рЬр?1<1=193&ра§е=952
52. Краткий список лицам, служащим в духовно-учебных заведениях Нижегородской епархии на 1899 год. Н. Новгород: Тип. губернского правления, 1899. С. 12.
53. Белянин А. А. Развитие семинарии после 1884 года // Нижегородская духовная семинария. Вехи истории. Н. Новгород: Издат. отдел Нижегородской епархии при Вознесенском Печерском монастыре, 2010. С. 128.
54. Краткий список лицам, служащим в духовно-учебных заведениях Нижегородской епархии на 1899 год. Указ. изд. С. 6.
55. Боголюбов Н. М. Творение и искупление. Выяснение значения этих догматов для решения вопроса жизни // Нижегородский церковно-общественный вестник. 1906. № 22. Стб. 589-594; № 23. Стб. 613-619; № 24. Стб. 637-644; № 25. Стб. 672-675; № 26. Стб. 709-713; № 27. Стб. 738-744; № 28. Стб. 768-771.
56. Там же. № 25. Стб. 674.
57. Там же. № 26. Стб. 709.
58. Там же. Стб. 712.
59. Там же.
60. Боголюбов Н. М. Современный индивидуализм и «интеллигентное мещанство» // Вера и разум. 1908. № 19. С. 61-78; № 20. С. 202-213; № 21.
С. 364-376.
61. Там же. № 19. С. 62.
62. Там же. С. 77.
63. Там же. С. 78.
64. Там же. № 21. С. 366.
65. Там же.
66. Там же. С. 371.
67. Там же.
68. Там же.
69. Боголюбов Н. М. Алексей Степанович Хомяков (Историко-психологический очерк) // Вера и разум. 1905. № 20. С. 251-270; № 21. С. 289-307; № 22. С. 347-380. С. 251.
70. Там же. № 20. С. 252.
71. Там же. С. 256.
72. Там же. С. 259.
73. Там же.
74. Там же. № 21. С. 292.
75. Там же. № 22. С. 358.
76. Боголюбов Н.М. Эрнест Ренан и его «Жизнь Иисуса» // Вера и разум. 1907. № ХУШ. С. 737.
77. Там же. С. 738.
78. Там же.
79. Там же.
80. Там же. С. 755.
81. Там же. С. 756.
82. Там же. 759.
83. БоголюбовН.М. Эрнест Ренан и его «Жизнь Иисуса» // Вера и разум. 1907. № XIX. С. 52.
84. Там же. С. 54.
85. Там же. С. 55.
86. Там же. С. 60.
87. Там же. С. 74.
88. Там же. С. 75.
89. Там же. С. 77.
90. Боголюбов Н.М. Гоголь (Психологическая характеристика его творчества) // Нижегородский церковно-общественный вестник. 1909. № 12. С. 281-286; № 13. С. 309-316; № 14-15. С. 335-337; № 16. С. 338-362.
91. Гербель Н.В. В дорогу! // Гимназия высших наук и лицей князя Безбородко. СПб., 1881. С. 9.
92. Боголюбов Н.М. Гоголь (Психологическая характеристика его творчества) // Нижегородский церковно-общественный вестник. 1909. № 12. С. 283.
93. Золотусский И. Предисловие // Последняя книга Гоголя: сборник статей и материалов / Сост. И. Р. Монахова, И. П. Золотусский; предисл. И. П. Золотусского. М.: Русский путь, 2019. С. 7.
94. Там же. С. 9.
95. Боголюбов Н. М. Гоголь (Психологическая характеристика его творчества) // Нижегородский церковно-общественный вестник. 1909. № 12. С. 286.
96. Там же. № 13. С. 309.
97. Там же. С. 310.
98. Там же. С. 314.
99. Там же. С. 315.
100. Там же. № 14-15. С. 336.
101. Там же. С. 337.
102. Там же. № 16. С. 361.
103. Боголюбов Н.М. Алексей Степанович Хомяков (Историко-психологический очерк) // Вера и разум. 1905. № 20. С. 254.
104. Там же.
105. Боголюбов Н. М. Гоголь (Психологическая характеристика его творчества) // Нижегородский церковно-общественный вестник. 1909. № 16. С. 361.
106. Хроника // Известия историко-филологического института им. кн. Безбородко. 1913. Т. XXVIII. С. 7.
107. Хроника // Известия историко-филологического института им. кн. Безбородко. 1914. Т. ХХ1Х. С. 8.
108. Боголюбов Н. Марксизм и наука. Нежин, 1912. С. 3.
109. Там же. С. 4.
110. Там же.
111. Там же. С. 5.
112. Там же. С. 7.
113. Там же.
114. Там же. С. 10.
115. Там же. С. 14.
116. Там же. С. 21.
117. Там же. С. 22.
118. Там же.
119. Там же. С. 24.
120. Там же.
121. Там же. С. 25.
122. Там же. С. 26.
123. Боголюбов Н. М. Новый социализм, его теория и практика // Голос церкви. 1912. № 8. С. 203.
124. Там же.
125. Там же. С. 204.
126. Прощание Н. М. Боголюбова с Нежинским институтом // Нижегородский церковно-общественный вестник. 1913. № 42. Стб. 1108.
127. Там же.
128. Там же.
129. Там же. Стб. 1109.
130. Там же.
131. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Жизнь. Творчество / Под общ. редакцией чл.-корр. РАН В. Г. Кадышевского. Дубна, 1996. С. 10.
132. Там же. С. 11.
133. Там же. С. 12.
134. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. 100 лет со дня рождения [Электронный ресурс] http://bogolubov.jinr.ru/biography.php
135. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Жизнь. Творчество. Указ. изд. С. 15.
136. Боголюбов Н. М. Философия религии. Ч. 1. Историческая. Т. 1. Киев, 1915. С. 29.
137. Там же. С. 44.
138. Там же. С. 46.
139. Там же. С. 64.
140. Там же.
141. Там же.
142. Там же.
143. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Жизнь. Творчество. Указ. изд. С. 15.
144. Беляев В.А. Н. Боголюбов, профессор богословия Императорского университета св. Владимира. «Философия религии». Ч. 1. Историческая. Т. 1. Киев, 1915 // Христианское чтение. 1915. № 6. С. 870.
145. Там же. С. 871.
146. Там же.
147. Там же. С. 872.
148. Боголюбов Н. М. Философия религии. Указ. изд. С. 15-16.
149. Беляев В.А. Цит. соч. С. 878-879.
150. Боголюбов Н.М. Философия религии. Указ. изд. С. 85.
151. Там же. С. 454.
152. Глаголев С. С. Критика: [Рец. на:] Боголюбов Н. Философия религии». Ч. 1. Историческая. Т. 1. Киев, 1915 // Богословский вестник. 1915. Т. 2. № 7/8. С. 615.
153. Там же.
154. Там же. С. 616.
155. Там же.
156. Там же. 1916. Т. 1. № 1. С. 195.
157. Там же.
158. Там же.
159. Титков Е. П. Первосвятитель Церкви мучеников. Жизнь, труды и подвиги Патриарха Сергия (Страгородского). Арзамас: АГПИ, 2012. С. 119.
160. Стоюхина Н. Ю. Религиозное воспитание в российской психолого-педагогической публицистике начала XX века // Психология и школа. 2013. № 1. С. 104-126.
161. Бычкова В. М. Некоторые моменты из истории преподавания Закона Божия в России // Известия ПСТГУ. IV: Педагогика. Психология. 2009. Вып. 1 (12). С. 17.
162. Марков. О школьной молодежи // Вестник воспитания. 1913. № 6. С. 162-199.
163. Рубинштейн М.М. О религиозном воспитании // Вестник воспитания. 1913. № 1. С. 75.
164. Там же.
165. Там же. С. 121.
166. Рыбников Н. Религиозная драма ребенка // Психология и дети. 1917. № 5. С. 22.
167. Смирнов Н. Эстетическое воспитание и религия // Вестник воспитания. 1912. № 6. С. 49.
168. Архангельский Н.М., прот. Желательная постановка религиозно-нравственного воспитания в средних учебных заведениях министерства народного просвещения. Н. Новгород, 1909. С. 14.
169. Там же. С. 17.
170. Там же. С. 30.
171. Там же.
172. Там же.
173. Постановление Временного правительства «О свободе совести» 4 июля 1917 года / Сайт Конституции Российской Федерации [Электронный ресурс] http://conftitution.garant.ru/hiftory/act1600-1918/5412/
174. Шевченко В. Закон Божий в школе и Временное правительство // Русская народная линия [Электронный ресурс] http://ruskline.ru/analitika/2015/10/02/ zakon_bozhij_v_shkole_i_vremennoe_pravitelftvo
175. Кравецкий А. Преподавание религии в школе. История вопроса [Электронный ресурс] http://rodon.org/society-080416130944
176. Там же.
177. Там же.
178. Коновалов Н. Наши надежды и наши обязанности // Христианское чтение. 1917. № 3-6. С. 195.
179. Декрет СНК от 23 января 1918 года «Об отделении церкви от государства и школы от церкви» / Электронный фонд правовой и нормативно-технической документацией [Электронный ресурс] http://docs.cntd.ru/ document/90548з8
180. Титков Е. П. Цит. соч. С. 138.
181. Восьмой съезд РКП(б). Март 1919 года: Протоколы. М.: Госполитиздат, 1959. 602 с.
182. Корнилов К. Н. Школа и Закон Божий. М., 1919. С. 8.
183. Там же. С. 14.
184. Десницкий В. Церковь и школа // Вестник просвещения. 1919. № 1-3. С. 13.
185. Там же. С. 12.
186. Дегтева О.В. Xрам Всемилостивого Спаса в Нижнем Новгороде. Н. Новгород: Издат. отдел Нижегородской епархии при Вознесенском Печерском монастыре. С. 77.
187. ЦАНО. Ф. 590. Оп. 1. Д. 1. Л. 8об., 9.
188. Там же.
189. Дегтева О. В. Xрам Всемилостивого Спаса в Нижнем Новгороде. Указ. изд. С. 85.
190. Трубецкой С.Е. Минувшее // Князь Сергей Евгеньевич Трубецкой / Предисл. Н. А. Руднева. М.: ДЭМ, 1991. С. 183.
191. Гиппиус З. Петербургские дневники (1914-1919) // Живые лица. Кн. 1. Тбилиси: Мерани, 1919. С. 227.
192. Гауг Е. На службе у большевиков // Красный террор на Юге России / Предисл., комментарии С. В. Волкова. М.: Айрис-пресс, 2013. С. 220.
193. Паустовский К. Начало неведомого века // Паустовский К. Повесть о жизни. В 2-х т. Т. 1. М.: ООО Киностудия «Глобус», 2002. 704 с.
194. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Указ. изд. С. 17.
195. Священный собор 1917-1918 гг. и мученическая кончина митрополита Киевского и Галицкого Владимира. Вступ. статья, публ. и примеч. Н. А. Кривошеевой // Вестник ПСТГУ. II: История. История Русской Православной Церкви. 2008. Вып. II. № 1 (26). С. 106-127.
196. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Указ. изд. С. 18.
197. Рапопорт Ю. К. Че-ка // Красный террор на Юге России. Указ. изд.
С. 249.
198. Шершер Д. Из архива Особой комиссии по расследованию большевиков // Красный террор на Юге России. Указ. изд. С. 231.
199. Там же. С. 236.
200. Солдатенко В. Ф. Гражданская война в Украине. 1917-1920 гг. М.: Новый хронограф, 2012. С. 386-387.
201. Титков Е. П. Цит. соч. С. 143.
202. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Указ. изд. С. 19.
203. Там же. С. 23.
204. Там же. С. 22.
205. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. 100 лет со дня рождения [Электронный ресурс] http://bogolubov.jinr.ru/biography.php
206. Там же.
207. Там же.
208. Самый известный такой диспут прошел с участием А. В. Луначарского и митрополита А. И. Введенского. См.: Луначарский А. В. Христианство или коммунизм. Диспут с митрополитом А. Введенским. М., 1926. С. 45-78.
209. Там же. С. 34.
210. Там же. С. 37.
211. Титков Е. П. Цит. соч. С. 207.
212. Боголюбов Н., Боголюбов А., Боголюбов М. Гордость земли Нижегородской. К 120-летию со дня рождения Николая Михайловича Боголюбова // Нижегородская правда. 1992. 2 апреля. С. 5.
213. Дегтева О. В. Храм Всемилостивого Спаса в Нижнем Новгороде. Указ. изд. С. 149.
214. Там же. С. 149-151.
215. Одинцов М. Патриарх Сергий. М.: Молодая гвардия, 2013. С. 227. Титков Е. П. Цит. соч. С. 377.
216. Титков Е. П. Цит. соч. С. 310.
217. Герасимов М. Электростанция в церкви // Новый мир. 1930. № 3. С. 123.
218. Дегтева О. В. Нижегородские священнослужители — узники Соловков (краткий мартиролог) // Нижегородская старина. 2014. № 39-40. С. 86.
219. Боголюбов А.Н. Н. Н. Боголюбов. Указ. изд. С. 43.
220. Там же.
221. Дегтева О. В. Храм Всемилостивого Спаса в Нижнем Новгороде. Указ. изд.С. 153.
222. Титков Е. П. Цит. соч. С. 423.
223. Некролог // Горьковская коммуна. 1934. № 109. С. 4.

Материал с сайта “КиберЛенинка”: https://cyberleninka.ru/article/n/bogoslov-filosof-i-psiholog-protoierey-nikolay-mihaylovich-bogolyubov-sudba-i-tvorchestvo