Из биографии Преосвященного Варнавы (в миру Николая Никаноровича Беляева) — епископа, духовного писателя, аскета — известно, что родился он 12 (25 н. ст.) мая 1887 года в Москве, в больничном доме при церкви Покрова Пресвятой Богородицы. Его родители — Клавдия Петровна, старшая дочь в семье сельского диакона, и Никанор Матвеевич, фабричный рабочий, слесарь — были благочестивы и религиозны, но очень долго не имели детей. В течение семнадцати лет мать молила о желанном сыне пред образами Спасителя, Царицы Небесной и святителя Николая Угодника, дав обет назвать чадо в честь этого, особо чтимого ею святого. «При наречении имени, — вспоминал епископ Варнава много лет спустя, в своих записках, — вышло некоторое недоразумение. Так как ребенок родился 12 мая, то священник предлагал дать имя младенцу в честь святителя Николая так, чтобы день именин праздновать в декабре зимой. Но на это не соглашалась мать ввиду отдаленности дня рождения от именин, другое же имя она не хотела дать вследствие своего обета. Тогда священник предложил дать имя в честь другого святого, блаженного Николая (Качанова; память 27 июля). Так как на другой день <28 июля> были именины отца, то родительница согласилась, и младенец получил себе на небе еще одного покровителя — блаженного Николая, юродивого и чудотворца».

Единственный ребенок рос под пристальной и нежной материнской опекой. «Отца я любил сильно, но мать сильнее… — писал впоследствии Преосвященный, — а многие душевные качества матери я воспринял в сильной степени… Мать же являла собой пример глубоко христианской настроенности и истинной молитвы — царицы добродетелей; молитвенная же атмосфера, которую распространяла вокруг себя моя родительница, была насыщена благодатию, что совершенно порабощало мою душу и детский ум. Церковное влияние не давало укрепиться тем страстям, которые враг рода человеческого постоянно старался всевать в мое сознание».

Незабываемыми впечатлениями детства остались в душе будущего епископа и духовника посещения церквей, святых мест, монастырей России. Нередко бывал с родителями в древнем Николо-Угрешском монастыре, неоднократно ходил с матерью пешком «к Преподобному Сергию» (в Троице-Сергиеву Лавру).

Итак, с одной стороны, трудолюбие, порядочность и ответственность отца, его бескорыстная верность избранному делу и семье, и, с другой, строго уставная, но горячая и выстраданная религиозность матери, ее душевная и духовная близость к сыну оказали решающее влияние на формирование его внутреннего мира, уберегли от влияния толпы, заложили глубокие основы христианской нравственности. Клавдия Петровна надеялась, что сын пойдет по духовному пути, но, понимая значение знания для развития личности, сделала все, чтобы Николай получил серьезное светское образование. Благодаря ее заботам и хлопотам, он, внук крепостного, научившийся писать и читать «самоучкой», сумел после сельского училища поступить в гимназию и окончить ее с золотой медалью.

Будучи чистым сердцем «домашним ребенком», годы детства которого были полны религиозными переживаниями, а затем старательным и увлеченным учебой гимназистом, Николай Беляев часто чувствовал себя одиноким, имея качество особой, не по возрасту, внутренней собранности. Переживание отстраненности от окружающих (предчувствие своего особого призвания?) увеличилось после смерти матери (1903).

После гимназии Николай принял решение получать профессию инженера, строителя мостов. Но накануне его поступления в петербургский Институт инженеров путей сообщения (где от медалиста требовалось сдать лишь один экзамен) во внутреннем мире юноши совершился резкий и мгновенный (на первый взгляд) переворот: в силу особенных обстоятельств произошло отвращение от прагматизма и общего тогда увлечения «дарами цивилизации». Летом 1909 года, следуя порыву души, Николай решил идти странником в Оптину пустынь, а перед тем тайком раздал бедным большую часть денег, доставшихся от матери и лежавших до совершеннолетия. Он надеялся на встречу с подлинным духовным отцом, узнав, причем незадолго до своего паломничества, о существовании старцев. Встреча произошла: в обители юноша лично познакомился со старцем игуменом Варсонофием (Плиханковым). Именно от него Николай Беляев получил благословение на новую духовную жизнь. Вернувшись домой, где в тревоге его ожидал больной отец, Николай начал готовиться к поступлению в Московскую духовную академию, куда и был принят спустя год.

Стремясь к духовному подвигу, приобретая опыт аскетики, он нашел опору у старцев и подвижников близлежащих пустынь: так, в августе 1910 года пришел к иеромонаху и затворнику Смоленской Зосимовой пустыни Алексею (Соловьеву), стал его духовным чадом, укрепляя свои силы общением с ним, исповедью и послушанием. «Что касается до души – всё принимаю на себя», — сказал ему старец.

11 июля 1911 года для Николая, 24-летнего студента первого курса академии, совершился выбор пути: он принял монашеский постриг в Зосимовой пустыни, с наречением имени Варнава, в честь апостола и в память недавно (в то время) почившего старца Варнавы Гефсиманского. В скором времени Варнава был рукоположен во иеродиакона, а в 1913 году — во иеромонаха. Он никогда не расставался с Евангелием, посвящал изучению боговдохновенных книг все свободное время, но был при этом добрым и отзывчивым товарищем, которого любили, хотя и частенько подшучивали над его сосредоточенностью и погруженностью в собственный внутренний мир. Тогда же началось увлечение студента-иеромонаха Варнавы фотографией, сохранившееся на всю жизнь. От старца Алексея послушник Варнава получил необычное послушание (и тоже, как оказалось впоследствии, на всю жизнь): внимательно изучать умонастроения разных слоев российского общества, быть в курсе новейших научных и литературных изысканий, следить за периодической печатью — с тем, чтобы, осмысляя направления, в которых развивается общество, со временем выступить с защитой церковного миропонимания. «Суета жизни, вращение в обществе никак не может захлестнуть в свой водоворот внимательного к себе инока. Если он будет поверять свою совесть и свои поступки вопрошаниями старца, то он останется и “в непогоде тих“», — писал позже Варнава. Проблемы монашеской самодисциплины особенно волновали его в годы послушничества. Иеромонах Варнава исподволь готовился к труднейшему служению ученого монаха, не ведая, какой тернистый путь предстоит ему в будущей, уже советской России.

Летом 1914 года Господь сподобил его посетить Святую Землю и Афон. Во время этого паломничества о. Варнаве стало известно о начале первой мировой войны, он прервал поездку и поспешно вернулся на родину.

По окончанию академии, определением Священного Синода от 11 сентября 1915 года, о. Варнава был направлен в Нижегородскую духовную семинарию, в российскую провинциальную столицу. Преподавал гомилетику, исполнял обязанности классного воспитателя. 4 декабря 1915 года за Божественной литургией в день памяти преп. Иоанна Дамаскина, небесного покровителя семинарии, прозвучала первая проповедь о. Варнавы (Беляева). Живая вера, личное обаяние, проповеднический дар привлекали юношество к молодому учителю-монаху в эти предреволюционные годы охватившего общество рационализма, пресыщения, самоуверенности и уверенности в «культурном прогрессе». «Законы душевной жизни и борьбы со страстями остаются все такими же, будет ли это век YI или XX», — говорил о. Варнава.

…Шла смена эпох. Меняющееся общество все более приравнивало Церковь к мирским и социальным институтам. В то же время действительно необходимы были глубокие и продуманные реформы Русской Церкви, которым не суждено было случиться в начале нового века: грянули разрушительные события социальных революций. О, если бы люди, по словам Герцена, «захотели вместо того, чтобы спасать мир, спасать себя»…

Нижний Новгород присягал Временному правительству 1-го марта 1917 года. «Свершилось то, что должно было свершиться… без особых потрясений и вполне спокойно. Таков закон исторической эволюции», — писал «Нижегородский общественно-церковный вестник». Духовенство не высказало особой, собственной позиции по отношению к новому государственному строю: практически единогласно было принято решение об исключении в богослужениях молитв за царя. Начались съезды, собрания, «недоразумения» и даже скандалы между клиром и прихожанами (иногда и в самой острой форме гонений на духовенство). Потребовали удаления и архиепископа Нижегородского Иоакима (Левицкого).

Пропасть разверзалась между Церковью и обществом. Среди наступившей смуты отрадным событием стало назначение в Нижний Новгород нового викарного епископа — Лаврентия (Князева). Тридцатилетний иеромонах Варнава, горячо поддержав Владыку Лаврентия, вошел в организованное им Спасо-Преображенское братство по возрождению церковно-общественной жизни. Деятельность братства была кратковременна, но необыкновенно плодотворна, объединила активных городских пастырей и мирян, пробудила духовную жизнь в городе… Но история развивались стремительно и непредсказуемо: грянуло октябрьское выступление большевиков. Далее последовал известный ряд событий. Церковь была отделена от государства, лишена юридического статуса и впоследствии ограблена. Семинария и прочие духовные учреждения в Нижнем прекратили свое существование. Начались аресты и расстрелы священнослужителей (одним из первых мученически погиб — был расстрелян — епископ Лаврентий). О. Варнава пророчески записывал в блокнот: «Дело плохо… Революция в государстве и в Церкви, девятый вал. К концу…» Однако лично для него это было все еще началом крестного пути.

В конце ноября 1918 года на Нижегородскую кафедру прибыл правящий архиерей Евдоким (Мещерский). В отношении своего замученного предшественника (епископа Лаврентия) и прочего казненного духовенства он принял четко отрицательную позицию и сразу же взял «курс» на сотрудничество с новыми властями. «Криминальным Евдокимом» был много позже назван этот архиерей церковным историком, но тогда, в период смуты и страха, его позиция казалась для многих приемлемой и умной, она давала духовенству епархии передышку в потоке незаконных расправ и репрессий (впечатление это, как вскоре выяснилось, было обманчивым). Молодой образованный иеромонах Варнава (Беляев), с опытом монашеского послушания, но не имеющий опыта в практических вопросах, сразу же привлек внимание нового архиерея. И в начале 1919 года о. Варнава был назначен его секретарем и настоятелем небольшого храма во имя св. Иоанна Милостивого.

Тридцати трех лет от роду, 13/26 февраля 1920 года, по представлению правящего Нижегородского архиерея Евдокима (Мещерского), решением Святейшего Патриарха Тихона и Священного Синода иеромонах Варнава был возведен на кафедру епископа Васильсурского, викария Нижегородской епархии. По традиции, хиротония его состоялась в неделю Торжества Православия, в Вознесенском храме Нижегородского Печерского монастыря. «Епископство для меня, почти юноши по летам, недостойного по грехам, неразумного по делам… является именно даром, и даром, сошедшим с самого неба… Если я и желал епископства, то епископства над своим сердцем», — искренно говорил архимандрит Варнава в своей речи при возведении его во епископа.

На Васильсурской кафедре он пробыл недолго: спустя полгода, в августе 1920-го, Преосвященный Варнава назначен викарием Печерским (старшим викарием епархии), с пребыванием в Печерской обители Нижнего Новгорода, где он стал и настоятелем. В начале 1920-х годов в запустевшем Печерском Вознесенском монастыре проживало незначительное количество братии — «горсточка монахов». Несмотря на это Владыка много и истово служил. Епископ Варнава, высокий и худой, много молился и мало ел. Вокруг него собрался определенный церковный круг молодых людей, преимущественно из интеллигенции, городской молодежи, ищущих духовных ориентиров. Именно тогда Владыка познакомился со своей будущей преданной келейницей Верой Ловзанской (впоследствии инокиня Серафима, следовавшая за Владыкой до самой его кончины, самоотверженная хранительница его духовного наследия; скончалась в 2000 году. — Прим. Ред.) и начал вести систематические записи «хроники русской жизни».

ПРИМЕЧАНИЕ РЕДАКЦИИ САЙТА Лысковской епархии: В период пребывания епископа Варнавы (Беляева) на Васильсурском викариатстве у него иподиаконом служил его духовное чадо Константин Нелидов в последствии преподобномученик иеромонах Киприан (Нелидов).

Подлинное лицо и намерения архиерея Евдокима, почувствовавшего прочность своего положения, открылись весьма скоро и стали очевидны епископу Варнаве, и не одному ему. Совесть противилась подчиняться греховному и честолюбивому «архипастырю», но и пойти против канонической высшей церковной власти (поставившей Евдокима главой епархии) было невозможно. И все же личный конфликт викария с правящим архиереем произошел, после чего 20 октября 1920 года последовал Указ Св. Синода о принудительном отправлении епископа Варнавы в отпуск, с временным пребыванием его в Зосимовой пустыни. Это было, скорее, утешение, чем «наказание», для монаха, пребывающего в исключительно молитвенном и духовном напряжении. В марте 1921 года Владыка вернулся в Нижний Новгород, где по-прежнему проживал и служил в Печерском монастыре.

В 1922 года зародилось, при активной поддержке богоборческих властей, обновленческое движение в российской Церкви. Оно повело духовенство путем, разрушительным для самых основ Церкви, но в страшную эпоху смуты непросто было сразу это распознать. Архиепископ Евдоким поддержал «Красную Церковь», обретя поначалу в этом немало сторонников. В июне, на епархиальном собрании нижегородского духовенства, по обсуждению декларации о признании нового Высшего Церковного Управления, наряду с другими архипастырями и епископ Варнава (Беляев) подписал соответствующее письмо-обращение Нижегородского епархиального управления. К своей подписи он письменно сделал важные оговорки, которые, конечно, убрали «за ненадобностью», оставив лишь подпись.

Владыка понял, что использован и обманут, попав в итоге в лагерь отступников Церкви. Осознавая пагубность обновленчества и раскаиваясь в содеянном, он немедленно взял отпуск и выехал в Москву, в Данилов монастырь, к уважаемому им архиепископу Феодору, чтобы принести покаяние. Но тот не принял его (до самой старости епископ Варнава испытывал острое чувство боли при воспоминании об этом). «И хотя был я епископ, но обладал природной простотой, не видел, что настали уже времена первохристианские…» — говорил он впоследствии об этом горьком для него времени.

В сентябре 1922-го он направился в Зосимову пустынь с покаянием, а также с замыслом о принятии подвига юродства. Надо сказать, что все минувшие на Нижегородчине годы его жизни иеромонах, а затем епископ Варнава общался (лично или посредством других близких людей) с дивеевской юродивой Марией Ивановной. Блаженная любила его, беспокоилась о нем. Она же, накануне решающих в судьбе епископа событий, предсказала ему тяжкий крест юродства. Не желая более подчиняться обновленческому архиепископу Евдокиму, Владыка Варнава для принятия окончательного решения и отправился к Зосимовским старцам (о. Алексею и о. Митрофану). Они, как писал позже сам о. Варнава, «благословили мне подвиг юродства легко и свободно… как единственный выход в моем теперешнем положении, грозящем мне большой опасностью для всей духовной моей жизни». Молясь о даровании помощи и сил епископу Варнаве, старец Алексей, вспоминал Владыка, все же «никак не забывал, что я — архиерей и буду проходить дело служения своего архиерейства, хотя бы на время и принял подвиг юродства».

О мнимом «помешательстве» епископа Варнавы, случившемся вслед за этим и поднявшем бурю толков в городе, повествуют архивные документы, которые сохранились до наших дней (ГАНО, ф. 1016, оп. 2, д. 181). Так, в октябре 1922 года, на имя Высокопреосвященнейшего митрополита Евдокима (Мещерского) был подан рапорт архимандрита Порфирия из Печерского монастыря: «Имею честь донести Вашему Высокопреосвященству, что 19 октября / 1 ноября сего года о. Настоятель нашего монастыря Преосвященный Варнава душевно заболел и отвезен в больницу для душевно-больных на Тихоновскую улицу».

26 октября (ст. ст.) митрополит Евдоким сообщал Епархиальному совету: «Долг имею довести до Вашего сведения, что Преосвященный Варнава впал в тихое умопомешательство, после поездки в Москву для ознакомления с церковными делами. Его постоянная речь одна и та же: он не хочет больше жить на земле, требует себе билета в небесный Иерусалим, собирается на поход и т. д. В настоящее время Психиатрическая лечебница дала о нем такую справку за №794, от 4 ноября сего года: “Беляев Николай Никанорович (он же преосвященный Варнава) находился на излечении в лечебнице с 1-го сего ноября по 3-е включительно, как страдающий душевным расстройством, и выписан на попечение Р. А. Карелина”. Согласия и разрешения на помещение болящего в частной квартире у меня никто не спрашивал. Поэтому я снимаю с себя всякую ответственность за все, что может с ним случиться».

Получив данное сообщение, Епархиальный совет сделал официальный запрос в больницу, откуда получил справку: «На Ваше отношение от 20 ноября, за №25592, психиатрическая лечебница сообщает, что епископ Варнава, записанный в книге как “Николай Никанорович Беляев”, …выбыл в состоянии некоторого улучшения. Не взирая на затяжной характер его болезни, можно надеяться на дальнейшее улучшение».

Приют и убежище, сразу после больницы, Преосвященному Варнаве предоставил сын известного нижегородского фотографа-художника — Рафаил Андреевич Карелин, почитавший Владыку как своего духовника. В доме Карелиных, на Большой Печерской, недалеко от монастыря, «сумасшедший» епископ, избравший тернистый «путь в Небесный Иерусалим», жил в затворе и писал свою главную книгу — «Основы искусства святости. Опыт изложения православной аскетики» (чудом дошедшая до нас, она вышла в свет лишь в последние годы XX века!). Свой монументальный труд Владыка Варнава создавал, пользуясь собственной уникальной и богатейшей библиотекой, которая впоследствии целиком погибла…

У Карелиных он прожил около трех лет, находясь, по его словам, «в подполье при большевиках». Несколько раз его арестовывали, но отпускали без последствий: положение больного дало ему в какой-то степени и на очень краткое время право на «открепление» от жесткой государственной системы.

В марте 1924 года на Нижегородскую кафедру получил назначение митрополит Сергий (Страгородский), будущий Патриарх. О «сумасшествии» Владыки Варнавы он знал, но епископ не собирался менять свое положение, хотя из полного затвора вышел, окормляя нескольких духовных чад. До 1928 года он жил в приобретенном специально для него доме, на Сенной площади.

Однако Преосвященный был слишком молод (ему минуло всего сорок лет), чтобы новые власти оставили его в покое: требовали, чтобы он устроился на посильную работу. В 1928 году о. Киприан (Нелидов), духовное чадо епископа Варнавы, получил назначение служить в Кзыл-Орде (в Казахстане). Владыка, принявший это как знак свыше, решил переехать в Среднюю Азию, надеясь там, на окраине социализма, в краю, превращенном в место ссылки, осуществить свое заветное желание — «строить невидимый миру тайный монастырь», который предсказала ему дивеевская блаженная: «Монастырёк поставь и монашек набери».

Но и из Казахстана, где прожили три года, пришлось уезжать вместе с духовными чадами. В июле 1931 года они перебрались в Москву. Находясь в столице практически на нелегальном положении, епископ-аскет в последний раз посещал дорогие его сердцу места: храм, где был крещен, бывший Страстной монастырь (там расположился антирелигиозный музей), любимую Лавру… Всюду обнаруживал он мерзость запустения. Удары по Церкви, ее разрушение не только продолжались, но приняли невиданный размах. Наконец, подошло время и для ареста духовных чад Владыки (о. Киприан служил в канцелярии митрополита Сергия), а также самого епископа. В марте 1933 года их арестовали, со стандартным обвинением в «создании контрреволюционной организации». Два месяца они провели в тюрьме ОГПУ на Лубянке. В ненормальность епископа на этот раз не поверили: сочли ее «маскировкой для удобства в осуществлении подрывной деятельности». (Если под «организацией» понимать тайную их общину, «монастырёк», то репрессивные органы были недалеки от истины).

По милости Божией и благодаря высочайшей кротости о. Варнавы, воздействовавшей даже на карателей, органы ограничилось вместо высшей меры для епископа наказанием в виде заключения его в исправительно-трудовой лагерь, сроком на три года. Вместе с о. Киприаном (Нелидовым) Владыка прибыл в Бийский концлагерь, на Алтае. По-прежнему продолжая юродствовать и отказываясь от работы, он нес страшные тяготы лагерной жизни, достиг крайней степени истощения. Без озлобления, с великим смирением принял он видимую неизбежность «сложить свои кости в безымянной лагерной могиле» (на строительстве Чуйского тракта летом 1934 года умер о. Киприан).

Приехавшая за Владыкой в Сибирь духовная дочь епископа, Вера Ловзанская, нашла его в тюремном отделении психиатрической больницы, переполненном буйными больными, под Томском. Спустя два месяца Варнаву вернули в лагерь. В дальнейшем его перевели в Мариинские лагеря. Духовная дочь устроилась жить и работать поблизости. Когда в феврале 1936 года подошел к концу срок заключения Владыки, администрация лагеря послала в Москву официальный запрос о дальнейшей судьбе «сумасшедшего епископа» и получила ответ: «Отпустить». Это было чудом.

После освобождения «дядя Коля» (так епископ Варнава решил именовать себя для окружающих, в миру) и верная ему духовная дочь Вера Ловзанская (выдававшая себя за племянницу «дяди Коли») поселились в Томске. Жизнь начиналась заново, с нового рубежа, в новой стране-казарме, где государство желало контролировать в каждом своем гражданине всё, вплоть до строения и переживаний души.

В 1948 году епископ и его духовная дочь уехали из Сибири. Побывав кратковременно в Нижнем Новгороде (тогдашнем городе Горьком) и выкопав из земли спрятанные там рукописи епископа, которые пролежали зарытыми 15 лет, но сохранились, «дядя Коля» и Вера переехали в Киев.

Последние пятнадцать лет жизни епископа Варнавы прошли в Киеве, где он проживал в обычном полуподвале, в крайней бедности, удивительно незаметно для окружающих. При этом постоянно пребывал в молитве и за духовной работой: писал книги, вел дневники, много фотографировал, создавая своеобразную летопись трагической эпохи — летопись народа, «построившего для себя на земле подобие ада». С горечью наблюдал он, как юное поколение этого народа бодро вышагивало, построенное в колонны, навстречу судьбе, абсолютно лишенное духовного покрова, безоружное перед силами зла. Созерцая мир вокруг себя, он, как истинный старец, молил за него Бога…

Преосвященный Варнава — неприметный «дядя Коля» — сумел вновь создать в Киеве, городе своего последнего пристанища, небольшую, но верную общину, тайную православную Церковь. Невзирая на невозможные для этого условия, он нашел свой путь своеобразного церковного творческого созидания. В писательском архиве «дяди Коли», тщательно скрываемом до времени, хранилось несколько десятков произведений, тысячи страниц, уникальные документы и свидетельства периода гонений на Православную Церковь. Сохранился и созданный им богатейший фотоархив.

В своих последних записях епископ Варнава оставил предсказание о том, что богоборческая власть отступит и народ получит доступ к Слову Божиему, к духовному образованию, к спасению. «А благодать Божия действует, — писал он на серых листочках своей записной книжечки. — Для нее нет границ и препон. И вся эта история убедительно показывает, что в глубинах народного духа произошел перелом духовный. Невидимый и долженствующий быть страшным для большевиков… Кончилось сатанинское царство — наступает заря, даже не заря, а легкий, едва заметный рассвет, сереет небо, приближается Царство Христово»…

За сорок дней до своей кончины он оставил все земные дела и сосредоточился на внутреннем делании. 6 мая 1963 года, в день памяти великомученика Георгия, Преосвященный Варнава окончил свои дни на земле. Он погребен в Киеве, на старом Байковом кладбище.

Статья из книги «Святители земли Нижегородской»,

авторы: игумен Тихон (Н. И. Затёкин), О. В. Дёгтева.

Дополнительные источники:  Проценко П. Г. Биография епископа Варнавы (Беляева) : В небесный Иерусалим : История одного побега. – Н. Новгород : Изд-во Братства во имя Св. Князя Александра Невского, 1999.