Почти сто лет назад Нижегородский край пережил, пожалуй, самые страшные дни за свою многовековую историю. Кампания запугиваний, ночных облав, произвольных арестов и массовых расстрелов, официально именуемая «красным террором», погрузила общество в состояние оцепенения и ужаса. Властями нагнеталась истерия. Звучали призывы «на буржуазию патронов не жалеть», причем, понятие «буржуазия» толковалось неопределенно и широко.

Историки определяют красный террор как комплекс карательных мер, проводившихся большевиками в годы Гражданской войны 1917-1923 гг. против лиц, обвинявшихся в контрреволюции, а также социальных слоев, объявленных классовыми врагами. Красный террор являлся частью репрессивной политики коммунистической партии и на практике осуществлялся путем реализации законодательных актов и вне рамок какого-либо законодательства. Служил средством подавления и устрашения как антибольшевистских сил, так и не принимавшего участия в Гражданской войне населения[1].

В историографии Нижегородского края тема красного террора остается «белым пятном». Не было ни одного объективного и подробного исследования о репрессиях органов ВЧК на местном уровне. Как правило, к теме обращались лишь партийные журналисты, историки и архивисты, но с целью, имеющей мало общего с установлением истины. Их работы носили тенденциозный и односторонний характер, изобилуя умолчаниями и предвзятыми выводами. В качестве примера приведем пространную статью «В огне гражданской войны», которую к 50-летию ВЧК печатала «Горьковская правда»[2], сборник документальных очерков «Чекисты», выдержавший четыре издания, брошюра В.В. Колябина и В.А. Харламова «Яков Воробьев», а также вышедшая уже в наше время книга А.В. Осипова и В.А. Харламова «История нижегородских органов безопасности».

В этих и множестве других книг и статей, несущих печать пропаганды, гражданская война рассматривается не как трагедия национального самоистребления, а как противоборство наших и не наших, в котором одна из сторон (контрреволюционеры, «белые») приравнивается к иноземным захватчикам. Это противоборство подавалось исключительно как оборона, защита «трудового народа», «пролетарской диктатуры» от агрессии «эксплуататоров и их слуг», которыми движут исключительно корыстные интересы и с которыми органы ВЧК ведут самоотверженную и героическую борьбу[3].

С наступлением гласности появилось множество изданий и переизданий статей и книг, освещающих события и механизм коммунистического террора. В Нижнем Новгороде вышел двухтомник «Забвению не подлежит» (1993-1994), многотомная «Книги памяти жертв политических репрессий в Нижегородской области» (1997-2008), статьи В.И. Жильцова, А.Н. Лушина, С.В. Устинкина. Особо отметим книгу ветлужского краеведа М.А. Балдина «На переломе», посвященную Уренскому восстанию. Однако в большинстве работ упор по-прежнему делался на разоблачение «сталинских репрессий» в основном 1930-х годов. Террор ранних периодов советской власти либо стыдливо обходили стороной, либо подавали как чрезвычайный, вынужденный, обоюдный (красный и белый). В таких трактовках, по сути, содержалось его оправдание, осуждению же если и подвергались, то «перегибы», но никак не сама идеология и практика подавления, истребления и запугивания так называемых контрреволюционных классов и народа в целом[4].

В стране.

В марте 1917 года (все даты – по новому стилю) в Российской империи произошла революция, которая смела монархический строй. Последующие месяцы стали разгулом российской свободы. Она не только устранила многочисленные барьеры, воздвигнутые царской властью в государственной, общественной и культурной жизни с целью поддержания и укрепления создававшегося веками социального и правового порядка, но и вывела на арену общественной жизни деструктивные силы, которые усилиями все той же монархической власти держались в узде и были не способны реализовать свои разрушительные цели.

Возникшее на волне февраля Временное правительство поначалу состояло из деятелей либерального толка, ориентированных на тесное сотрудничество с западными демократическими правительствами. Организовался и другой полюс власти – Советы рабочих, крестьянских и солдатских депутатов. Это были представительные органы, действовавшие от имени народных низов, объявленных, в соответствии с доктриной Маркса, единственно «трудящимися». Россия находилась в состоянии тяжелейшей войны с державами Четверного союза (Германия, Австро-Венгрия, Турция, Болгария). Коалиция кадетов и октябристов, образовавшая Временное правительство, и правое крыло гораздо более революционного Совета выступили с лозунгом «Война до победного конца».

Однако прибывший из эмиграции в апреле 1917 г. лидер большевиков В.И. Ленин заявил об иной революционной стратегии. Ее суть сводилась к немедленному выходу из «империалистической» войны, причем, мир, по Ленину, был возможен только при условии свержения власти капиталистов и введения социализма. Коммунизм как панацея – вот ключ к пониманию причин гражданской войны и красного террора.

Для привлечения народных низов Ленин прибег к откровенной демагогии, обещая крестьянам – землю, рабочим – контроль над заводами, народам – мир и справедливость. Немедленное прекращение войны стало краеугольным камнем агитации большевиков. Благодаря этому им удалось не только получить большинство в Советах, но и склонить на свою сторону огромные массы солдат и матросов в действующей армии и многочисленных запасных полках в тылу. Значительная часть населения в городе и деревне, не желая нести тяготы войны, поддалась призывам большевиков, анархистов и др. радикальных партий, образовав социальную базу революции. Лозунг Ленина «Грабь награбленное!»[5] привлек на его сторону массу деклассированных и часто уголовных элементов. В рядах революционеров была широкая прослойка национал-радикалов и авантюристов с окраин бывшей империи (поляки, латыши, евреи и др.).

В ноябре 1917 года большевики совершили государственный переворот, арестовав Временное правительство. В России установилась сначала власть узкоклассовых Советов (в них не допускались представители буржуазных слоев), а затем, после конфликта с левыми эсерами из-за Брестского мира, заключенного с державами Германского блока на кабальных условиях, – однопартийная диктатура РКП(б) – Российской коммунистическую партии (большевиков).

Весной и летом 1918 года партия Ленина-Троцкого стремительно теряла социальную базу. В оппозицию большевикам встали обездоленное и униженное офицерство (декрет об отмене чинов и наград, позорный Брестский мир); буржуазия, подвергнутая травле, откровенному грабежу и принудительному труду; интеллигенция, не довольная ущемлением гражданских свобод, поскольку большевики закрыли все газеты кроме собственных, установили цензуру более жестокую, чем царская, и разогнали всенародно избранное Учредительное собрание; крестьянство, возмущенное грабежом продотрядов и комиссаров и гонениями на Православную церковь; часть рабочих, в первую очередь, квалифицированных, которые, не получив желанных свободы и вознаграждения за труд, почувствовали себя обманутыми. Опорой диктатуры все более становился непомерно разбухший партийно-советский аппарат и его стержень — репрессивные органы.

Предвидя сопротивление и столкнувшись с первыми его проявлениями, большевики 20 декабря 1917 года создали Всероссийскую чрезвычайную комиссию по борьбе с контрреволюцией и саботажем. В последующие месяцы страну покрыла густая сеть чрезвычайных комиссий на местах – губернских, уездных, железнодорожных, волостных, сельских, прифронтовых и т.п.

Считается, что старт красному террору дал декрета совнаркома от 5 сентября, принятый в ответ на теракты против Ленина и Урицкого. Де-факто террор начался много раньше. Как известно, смертную казнь отменили 26 ноября 1917 года на 2 Съезде Советов. Однако уже 17.12.1917 Лев Троцкий сообщил о скором начале террора «в сильных формах». В феврале 1918 г. в связи с наступлением немцев вышел декрет СНК о расстрелах на месте в том числе контрреволюционных агитаторов. Тогда же ВЧК пригрозила расстрелом всем, кто едет на Дон вступать в контрреволюционные войска. В письме Ленина Зиновьеву от 26 июня 1918 г. содержалось требование «поощрять энергию и массовидность террора». На V Съезде Советов к массовому террору призвал Я.М. Свердлов. Все это свидетельствует о том, что красный террор набирал силу постепенно и насаждался сверху, будучи важнейшим компонентом политики большевиков.

В Нижегородской губернии

В Нижегородском крае главным проводником красного террора выступила НГЧК — Нижегородская губернская чрезвычайная комиссия. Ее появление предваряла деятельность ВРК — военно-революционного комитета, предпринявшего 10 ноября 1917 г. военный переворот, и пришедшего ему на смену в декабре ВРШ – военно-революционного штаба. Последний состоял из военного отдела под руководством московского эмиссара Бориса Израилевича Краевского: ему подчинялись красная гвардия и части гарнизона. И отдела политического, ведавшего борьбой с контрреволюцией, который возглавил уроженец Киевской губернии Яков Зиновьевич Воробьев. Настоящее его имя – Авраам Яков Зусев Воробьев. В прошлом боевик «Бунда», лидер террористической группы анархистов-коммунистов на Киевщине, в войну — дезертир и подпольный агитатор, в 1917 году — организатор красной гвардии в Канавине и Молитовке, один из вожаков октябрьского переворота в Нижнем[6, 7].

С первых шагов политотдел ВРШ как прообраз ЧК во всем подражал головному ведомству Ф. Э. Дзержинского. Эти шаги свелись в основном к пресечению слухов и раскрытию заговоров. В начале 1918 г. нижегородские газеты сообщили о разоблачении «контрреволюционной организации», будто бы готовившей вооруженное свержение советской власти. Душой «заговора» был назван поручик 7-го Финляндского полка Д. А. Громов, «адъютант Л. Г. Корнилова». Последовали аресты, и в тюрьме оказались Н. М. Башкиров, П. А. Демидов, Г. Р. Килевейн, Г. С. Панютин и другие известные граждане, объявленные «идеологами заговора». По версии Губчека, «ударной силой заговорщиков являлся батальон, сформированный из офицеров, студентов и кадетов». Помимо Громова, командирами в батальоне были прапорщик Ещин, студент политехникума Рейнин и некто Бирин. Будто бы привезенные из Москвы винтовки и пулеметы заговорщики прятали в склепе Александро-Невского собора. Белогвардейцы, утверждали чекисты, имели связи с членами московского подполья, в частности приват-доцентом университета И. А. Ильиным[8].

Надо учесть, что фабрикация фиктивных контрреволюционных заговоров, с целью провокации и последующих репрессий, была излюбленным приемом председателя ВЧК Дзержинского и его подчиненных. Отметим, что крайне любопытно выяснить достоверность сообщений газет о подлинности или мнимости нижегородского заговора, о судьбе его участников, но этому мешает закрытость ведомственного архива.

Самой крупной акцией политотдела ВРШ был сбор в марте-апреле 1918 года так называемого революционного налога. «Приступайте к беспощадному обложению имущих классов», – приказывал из Москвы член коллегии Наркомвнудела Мартын Лацис. Контрибуцией в размере 50 млн рублей (громадная сумма!) обложили деятелей промышленных, судоходных и торговых предприятий, банков, биржи. Уплатить требовалось за пять дней. Поскольку взнос весьма крупных сумм в кратчайший срок был равнозначен изъятию из касс оборотных средств и параличу производства, последовал вполне логичный отказ. В ответ ВРШ, после формального ультиматума, произвел аресты более 100 промышленников и коммерсантов и членов их семей. В тюрьму были брошены те, кто еще вчера был символом экономики и благосостояния губернии — Башкировы, Блинов, Бурмистрова (Рукавишникова), Гребенщиков, Иконников, Каменский, Ламонов, Марков, Рукин[9]. Облавы, аресты, допросы вел политический отдел, а затем Губчека во главе с Воробьевым.

Тем временем Москва, где 20 декабря 1917 года была создана ВЧК по борьбе с контрреволюцией при совнаркоме РСФСР, спешила с созданием местных комиссий. К этому подталкивала вся стратегия большевиков, и, в частности, напряженность, вызванная предстоящим разгоном Учредительного собрания. В циркуляре ВЧК от 28 декабря всем Совдепам было предложено немедленно приступить к образованию чрезвычайных комиссий на местах. В Нижний Новгород 26 января 1918 год пришла телеграмма за подписью председателя ВЧК Дзержинского и секретаря Полукарова с требованием, ввиду того, что «обнаглевшая контрреволюция готовит заговор против советской власти… немедленно создать отделы борьбы с контрреволюцией и немедленно же прислать своих представителей за получением инструкций и секретных данных в отдел борьбы с контрреволюцией всероссийской комиссии: Петроград, Гороховая, 2»[10].

Заключение в Брест-Литовске сепаратного мира с Германией умножило ряды оппозиции. Это и понятно: подписанный по настоянию Ленина мирный договор лишал Россию громадных пространств Привислинского края, Украины, Белоруссии, Прибалтики, Области войска Донского, Кавказа — всего 780 тыс. кв. километров с населением 56 млн человек. Эти земли присоединялись к государствам германского блока (Четверного союза) или становились их протекторатами. На утраченном находилось 27 процентов всей пашни, 26 – железных дорог, 89 – добычи угля, 73 – выплавки стали, 40 – промышленных рабочих. Россия выплачивала репарации в сумме 6 млрд марок.

Частью этих репараций стал золотой запас России. По секретному дополнительному договору от 27.8.1918 РСФСР обязалась, помимо поставок продовольствия и сырья, передать Германии свыше 254 тонн золота. К слову, половина золотого запаса империи хранилась в Нижнем Новгороде. По приказу Ленина из подвалов Нижегородской конторы Государственного банка было изъято 96 тонн благородного металла (5808 слитков). Их погрузили в два эшелона и 9 сентября 1918 года отправили в Москву. Через несколько дней через Оршу в Берлин поступил первый из пяти запланированных траншей в размере около 50 тонн золота.

Право на убийства.

В радиотелеграмме ВЧК от 23 февраля вновь прозвучал категорический приказ Нижегородскому Совету: «Для постоянной беспощадной борьбы немедленно организовать в районах чрезвычайные комиссии». Вопрос выносился на заседание губисполкома, но вначале был отклонен. Возможно, «заговор поручика Громова» и имел целью заставить местных коммунистов быть податливей. Так или иначе, 11 марта 1918 г., после доклада Я.З. Воробьева членам исполкома совдепа о реорганизации ВРШ, решение об учреждении Нижегородской губернской чрезвычайной комиссии по борьбе с контрреволюцией, саботажем и спекуляцией было принято.

Поначалу Губчека разместилась в кремле, в здании бывшего военного госпиталя, которое с конца 1917 года занимал военревштаб. Согласно инструкции из Москвы, структуры местных комиссий включали канцелярию из 19 человек (коллегия и бухгалтерия), комендантский отдел – 12 сотрудников, следственную часть – 4 следователя и 4 помощника, секретную часть — 12 комиссаров и разведчиков, отдел по борьбе с контрреволюцией – 4, иногородний отдел с транспортным подотделом – 24. Всего – 79 штатных единиц, не считая боевой силы.

Воробьев развил бурную деятельность по формированию Губчека. Ядром комиссии послужил политотдел ВРШ, и на первых порах произошла лишь смена вывески. Но вскоре дело двинулось, возникли самостоятельные отделы по борьбе с контрреволюцией, спекуляцией, саботажем. Около 40 боевиков-латышей образовали карательный «летучий отряд». Кадр членов коллегии, комиссаров, следователей также составили в основном латыши. В мае-августе 1918 г. в коллегии Нижгубчека постоянно или временно состояли: Я. З. Воробьев – председатель, С. В. Валенчевский – секретарь, К. Г. Хахарев, М. И. Фролов, Л. Д. Розенблюм, И. П. Носов, П. В. Гордеев, М. В. Мовчан – члены; летучий отряд возглавил К. Ю. Буссе.

Летом 1918 года, после декретов о хлебной монополии, запрете торговли, комбедах, воинской повинности, чрезвычайных налогах, недовольство населения росло, как снежный ком. Ответом было повсеместное создание небывалого по масштабам аппарата насилия. Не стала исключением и Нижегородская губерния, в считанные недели покрывшаяся сетью ЧК от уездных до сельских. Особое внимание орган диктатуры уделял рабочим районам. Уже 1 мая 1918 года возникла Богородская ЧК, взявшая под надзор крупный район кожевенной промышленности с центром в селе Богородском. В начале мая, после поражения большевиков на выборах в Сормовский совдеп, произошедшего 9 апреля, возникла Сормовская ЧК. Тогда же Р. Штромберг, Н. Кнорре и Я. Криппен создали ЧК в Канавине. В Растяпине, где находился крупный завод взрывчатых веществ, образовалась Растяпинская ЧК во главе с латышом В. М. Мовчаном, ее боевой отряд составили также латыши. Губернская ЧК 21 апреля переехала на новое место — в здание, отнятое у купца Филитера Павловича Кузнецова на Малой Покровской улице[11].

Первый массовый расстрел в Нижегородской губернии зафиксирован в мае 1918 г. Это случилось в селе Богородском, где 24 мая, на почве голода, произошли массовые беспорядки, в ходе которых были убитые и раненые, включая 4 коммунистов. Прибывший в село карательный отряд во главе с военным комиссаром Б. И. Краевским расстрелял без суда и следствия 10 человек и около 100 отправил в губернскую тюрьму[12].

Кулаки, попы, буржуи.

Богородский расстрел стал своего рода образцом будущих расправ с участниками протестов и волнений, происходивших, в основном в уездных городах и селах и, как правило, бывших реакцией людей на грабежи и насилия местных начальников, выполнявших и перевыполнявших директивы центра. Суть такого алгоритма была проста и впоследствии объявлялась не раз и громогласно – «за каждого коммуниста убьем десятки и сотни». Известно, что только в 1918 г. в Нижегородской губернии произошло более 50 массовых выступлений против большевиков[13]. Самые крупные из них имели место в Богородском, Ветлуге, Воскресенске, Урене, Васильсурском, Княгининском, Курмышском, Нижегородском, Сергачском уездах. Иногда это был лишенный политической подоплеки отпор комиссарам или продотрядам, проводившим насильственные хлебозаготовки. В отдельных случаях беспорядки приобретали осмысленных характер и шли под лозунгами «Долой Советы!» или «Нет красной гвардии!» Трагедия повторялась из раза в раз: грабежи и насилия власть имущих – протесты, переходящие в побоища, иногда с гибелью участников с обеих строн – акция возмездия с множеством арестов – массовый показательный расстрел.

Вот неполная география событий первой половины 1918 года:

6 марта – с. Хвощевка, Шарголей Павловского уезда.

6 апреля – Бурцевская волость Балахнинского уезда.

14 апреля – с. Салганы, столкновения на почве реквизиции хлеба.

22 апреля – Арзамасский уезд.

1 мая – село Вазьянка Васильского уезда.

13 мая – Ананьево Егорьевской волости Васильского уезда.

15 мая – село Василево Балахнинского уезда.

19 мая – село Безводное Нижегородского уезда.

24 мая – село Богородское, Павловский уезд.

25 мая – село Кулебаки Ардатовского уезда.

1 июня – село Гагино Сергачского уезда.

4 июня – дер. Туртанки, Ардатовский уезд.

18 июня – село Городец Балахнинского уезда.

20 июня – Княгининский уезд.

24 июня – Дальнее Константиново.

17 июля – село Столбищи Сергачского уезда.

14 июля – село Хмелевицы Ветлужского уезда.

25 июля – село Быковка, Воротынская, Спасская волости Васильского у.

27 июля – Безводное Шалдежской волости Семеновского уезда.

Конец июля – Вязовская, Ново-Ликеевская, Чернухинская и др. волости[14].

Действия властей и карательных органов в этот период еще далеки от беспредела, что заполыхает в августе и сентябре. Скорее, весной и летом 1918 года были разрозненные, хоть и многочисленные, случаи сопротивления декретам о продовольственной диктатуре, комбедах и воинской повинности, с одной стороны, и бескомпромиссный и жестокий ответ партийных инстанций и ЧК, с другой. Тон в отношениях с населением задавали лидеры большевиков. Телеграммы, которые Ленин слал на места, поражают непримиримостью и жестокостью, граничащей с кровожадностью. Вот образчик ленинской директивы в Пензу: «1) Повесить (непременно повесить, чтобы народ видел) не меньше 100 заведомых кулаков, богатеев, кровопийц. 2) Опубликовать их имена. 3) Отнять у них весь хлеб. 4) Назначить заложников согласно вчерашней телеграмме. Сделать так, чтобы на сотни верст кругом народ видел, трепетал, знал, кричал: душат и задушат кровопийц кулаков»[15].

Террор был многолик. Большевики практиковали аресты, заключение в тюрьму или концлагерь, применялись и телесные наказания. Наряду с органами ВЧК репрессии осуществлялся исполкомами Советов, комитетами бедноты, отрядами РКП(б), губернским и уездными революционными трибуналами. Летом 1918 г. в Васильсурском уезде партийной дружиной дер. Казыевка были расстреляны быковский помещик А. А.Демидов, страховой агент Л. А. Петровский и начальник местной милиции Ерин[16]. В ноябре того же года расстрелы производила партийная ячейка села Егорьевское в Княгининском уезде[17].

Созданный 1.3.1918 губревтрибунал, в т.ч. на выездных заседаниях, приговаривал как к расстрелам, так и различным срокам заключения. Большинство приговоров носило политический характер. Обвиняли в «написании контрреволюционных стихотворений», «провокационной выходке на собрании», «совершении ектении по умершим царям»[18]. За 4 года, по официальным данным, было осуждено 5211 граждан [19].

Август 1918-го в Нижегородской губернии стал временем водораздела между террором спорадическим, бессистемным, хотя зачастую и масштабным, и – планомерным, поставленным на прочную идеологическую и практическую основу. Август был и временем, когда в теорию и практику вошло взятие мирных заложников с последующими расстрелами в зависимости от ситуации на фронте и в тылу.

Этому способствовали военные успехи Народной армии Комуча и мятежного Чехословацкого корпуса, сформированного еще во время мировой войны из пленных армии Австро-Венгрии для того, чтобы воевать в составе Российской армии. Восстание чехословаков вспыхнуло после того, как нарком Л.Д. Троцкий, под нажимом союзников-немцев, приказал разоружить корпус с целью недопущения его на германский фронт. Белогвардейские и чешские части захватывали город за городом: 8 июня — Самару, 21 июля — Симбирск, 7 августа — Казань. Отряд подполковника В. О. Каппеля начал наступление на Свияжск, куда из Казани бежал штаб красного Восточного фронта. Оттуда было рукой подать до Нижнего Новгорода.

Тем временем в волжской столице зрело недовольство. Ширилась разруха, усугубляемая коммунистическими экспериментами и недальновидной чрезвычайщиной, надвигался голод. Брожение охватило заводы, прежде всего Сормовский. 8 августа в Ижевске началось крупное восстание рабочих местных оружейных заводов. Видимо, из опасения, что Нижний последует примеру ижевцев, Ленин в тот же день направил телеграмму в Нижний с требованием «составить тройку диктаторов» и «навести массовый террор». 10 августа в 9 часов вечера на заседании в бывшем губернаторском доме, переименованном в «Дворец свободы», был образован чрезвычайный ВРК – военно-революционный комитет. В него вошли Г. Ф. Федоров, Л(азарь) М(оисеевич) Каганович, И.С. Шелехес (все – эмиссары Москвы), Я. З. Воробьев, И. Л. Коган, С. А. Акимов. На заседаниях шло лихорадочное обсуждение мер защиты пролетарской диктатуры. Высказывалась тревога за прочность тыла, оглашались мнения Ленина и Свердлова о «мягкотелости» нижегородских большевиков. Губчека было предписано «принять решительные меры». Наметили вызов на подмогу отряда в 400 штыков из Иваново-Вознесенска, военный комиссар Илья Коган предложил начать массовые аресты офицеров. С 13 августа ввели запрет населению появляться на улицах после 22 часов. Атмосферу в рядах нижегородских большевиков передают протоколы ВРК. Самые активные на заседаниях — Коган, Каганович, Воробьев[20].

В эти дни губернская чрезвычайная комиссия получила карт-бланш. Начались облавы, обыски, аресты. Тюрьмы наполнились бывшими полицейскими, офицерами, священнослужителями, чиновниками, деятелями торговли и промышленности.

Основаниями для арестов служили доносы бесчисленных негласных агентов ЧК. В докладе Я. З. Воробьева о деятельности комиссии за сентябрь говорится: «Пришлось направить лучшие силы в ряды местных белогвардейских элементов, скрывавших свой истинный облик под покровом службы в разных советских учреждениях. Было организовано систематическое наблюдение за этими лицами как в среде их служебной деятельности, так и в их частной, семейной жизни. Такое же усиленное наблюдение было учреждено вообще за всеми лицами, подозревавшимися в контрреволюционном направлении»[21].

Судя по всему, использовались и разного рода списки – офицеров, зарегистрированных в военном комиссариате, бывших служащих полиции и жандармерии, членов давно распавшихся правых организаций. Из 1500 подвергнутых регистрации офицеров было арестовано 700[22]. Списки лиц, подлежащих немедленному расстрелу в случае задержания, циркулярно рассылала ВЧК; как правило, это были чины полиции и Корпуса жандармов, в прошлом ревностно исполнявшие служебный долг.

Акты террора преследовали две цели – физически уничтожить активную оппозицию и запугать население, парализовав его волю. С этой целью пресса начала публикацию регулярных сводок Губчека о казнях. Газета «Рабоче-крестьянский нижегородский листок» от 16 августа сообщила о расстреле шести человек, в числе которых были бывший начальник жандармского управления Иван Петрович Мазурин и командир 10-го гренадерского Малороссийского полка кавалер ордена Святого Георгия Василий Михайлович Иконников (реабилитированы в 2011 г.).

Однако, многие казни проводилась скрытно. Часть расстрелянных в августе попала в списки, опубликованные месяц спустя. Так, 19-летний гимназист из Павлова Александр Самойлов, арестованный за участие в беспорядках 17.2.1918, был расстрелян уездной чека 8 августа, тогда как расстрельный список с его именем был напечатан лишь 8 сентября[23].

Соcтав Нижегородской ЧК в августе: председатель — Воробьев, заместитель — Штромберг, секретарь — Хахарев, командир летучего отряда — Буссе, члены коллегии, завотделами, комиссары по обыскам, следователи, коменданты — Барр, Бойтман, Бредис, Карр, Криппен, Лелапш, Маркус, Матушон, Мовчан, Рейнберг, Таурин, братья Шепте.

Вакханалия террора

Убийство Л. И. Канегиссером председателя Петроградской ЧК Урицкого и ранение Ф. Каплан председателя совнаркома Ленина, случившиеся 30 августа 1918 г., стали удобным поводом для развязывания тотального красного террора (есть версия, что покушения были провокацией). Тогда и зазвучали призывы уничтожать «буржуазию» как класс. Под буржуазией понимался кто угодно: торгово-промышленный слой, офицерство, интеллигенция, православное духовенство, актив небольшевистских партий, среднее и зажиточное крестьянство.

То, что происходило в том страшном сентябре, выглядело как истерия, а по сути было расчетливым и безжалостным истреблением образованного слоя нации. В спешном порядке под террор подводилась нормативная база. По инициативе Свердлова 2 сентября ВЦИК принял резолюцию о красном терроре. В тот же день еще более откровенное постановление вынесла ВЧК. Наркомвнудел Петровский 4 сентября издал приказ о заложниках, который гласил: «Из буржуазии и офицерства должны быть взяты значительные количества заложников. При малейших попытках сопротивления или малейшем движении в белогвардейской среде должен применяться безоговорочно массовый расстрел. Местные Губисполкомы должны проявлять в этом направлении особую инициативу». 5 сентября Совнарком продублировал все эти акты в постановлении «О красном терроре». После этого Дзержинский с воодушевлением заявил: «Законы 3 и 5 сентября наконец-то наделили нас законными правами на то, против чего возражали до сих пор некоторые товарищи по партии, на то, чтобы кончать немедленно, не испрашивая ничьего разрешения, с контрреволюционной сволочью».

Большевистская печать (а иной и не было) развязала небывалую кампанию с призывами к массовым убийствам. Не веришь глазам, читая газеты тех дней! От них веет какой-то ветхозаветной злобой. «Настал час, – писала «Правда», – когда мы должны уничтожить буржуазию. Гимном рабочего класса отныне будет песнь ненависти и мести!». «За смерть одного нашего борца, – вторила ей «Красная газета», – должны поплатиться жизнью тысячи врагов… Чтобы не дрогнули они (большевики. – Авт.) при виде моря вражеской крови. И мы выпустим это море крови. Кровь за кровь. Пусть захлебнутся они в собственной крови!»

Расстрел на Мочальном острове

Нижегородская ЧК откликнулась на эти призывы массовым расстрелом, произведенным в ночь на 1 сентября на Мочальном острове Волги. Список 41 жертвы был напечатан наутро в газете «Рабоче-крестьянский нижегородский листок». Вот их имена: Августин – архимандрит, Орловский Н. В. – протоиерей, Чернов М. М. – генерал-майор, Мордвинов М. И. – полковник, Кондратьев Н. Л. – полковник, Боглачев П. В. – полковник, Герник А. К. – полковник, Крауз А. А. – полковник, Десятов А. В. – подполковник, Жадовский Б. М. – штабс-капитан, Люсинов К. К. – штабс-капитан, Гвоздиковский С. П. – штабс-капитан, Кременецкий Н. П. – полицейский пристав, Казарин (ов) И. К. – штабс-капитан, Шацфайер Н. А. – поручик, Белов И. А. – офицер, Кузнецов А. В. – оф., Гребенщиков Н. П. – оф., Гребенщиков И. Н. – оф., Городецкий Т. С. – прапорщик, Лялькин Н.И. – прапорщик, Мяздриков Г.П. – военный чиновник, Вилков К. И. – полицейский пристав, Колесов А. С. – пристав, Харитин А. И. – пристав, Жилло Н. Л. – полицмейстер, Рождественский Ф. А. – пом. полицмейстера, Спасский К. И. – нач. арестного дома в Балахне, Троицкий М. К. – полицейский урядник, Куклев А. С. – урядник, Власьев В. И. – полицейский стражник, Языков А. А. – стражник, Топорков (Топориков) – с чехосл. фронта, Сафронов И. П. – милиционер, Теребин В. М. – капиталист, Вагин Г. А. – капиталист, Прибрюхов М. И. – капиталист, Дьячков А. М. – капиталист, Обозов Н. П. – лесничий, Кузнецов Н. В., Васильев Г. Н. – журналист[24]. Все реабилитированы в 2009 г. Список сопровождался словами: «За каждого убитого коммуниста или за покушение на убийство мы будем отвечать расстрелом заложников буржуазии».

О последних часах жизни настоятеля Богородского Оранского монастыря архимандрита Августина сообщает инок Алексей Воскресенский в своих записках «Жизнь Оранского монастыря в 1918 году». Переведенный в тюрьму арх. Августин, писал о. Алексей, вместе с содержащимся с ним пламенным монархистом – протоиереем Казанской церкви г. Нижнего Новгорода Николаем Орловским и еще кем-то из иереев не то в день Преображения, не то в праздник Успения соборно совершил в тюремной церкви литургию. В ночь с 17 на 18 августа ст. ст. он предстал перед судом военно-революционного трибунала и на вопрос, признает ли себя виновным, ответил: «Не признаю и никогда не признаю». Этим ответом арх. Августин подписал себе смертный приговор. Решением военно-революционного трибунала он, протоиерей Орловский и еще 15 других человек, которые не знаю, были приговорены к расстрелу, а местом казни был Мочальный остров. На рассвете 18 августа все обреченные на смерть посажены были на пароход и двинулись к роковому месту. Августин стоял бодро, бесстрашно смотря на красноармейцев. Последовали три залпа, а после четвертого он пал мертвым и был красноармейцами погребен, а точнее присыпан землею с другими своими товарищами настолько небрежно, что жители слободы Старые Печёры сами должны были засыпать землею общую могилу убиенных.

Хотя большевистский официоз напечатал 1 сентября список из 41 расстрелянного, приходится сомневаться в том, что все они были казнены именно той роковой ночью на Мочальном острове. В воспоминаниях о. Алексея Воскресенского говорится о 17-ти казненных на Мочальном. В одном из расстрельных дел, хранящихся в фонде 2209 Центрального архива Нижегородской области, приводится дата расстрела еще одного фигуранта «списка 41», прапорщика Константина Люсинова, – 20 августа. О том же говорит случай с павловским гимназистом Сашей Самойловым: расстрелян 7 августа 1918 г., опубликовано о расстреле 8 сентября. Все это позволяет предположить, что, часть приговоров лицам, включенным в «список 41», была исполнена ранее даты публикации в газете, т.е. задолго до 1 сентября.

В следующие дни волна массовых расправ прокатилась по всей губернии. Доклад Губчека за сентябрь с удовлетворением констатировал: «В сфере буржуазно-мещанского населения эти массовые расстрелы вызвали почти открытый ропот, но быстрый арест громадного количества таких ропщущих столь же быстро заставил всех остальных замолчать и смириться перед свершившимся фактом».

За месяц было арестовано 900 человек при 1469 обысках[25], хотя, как мы знаем, массовые аресты начались еще в первой декаде августа. В Нижнем возникла настоящая паника, в страхе за жизнь люди покидали город, бросая дома и имущество. Очевидно, что террор был направлен не только и не столько против реальных борцов с режимом, сколько против мирного населения — несогласных, недовольных и, сплошь и рядом, тех, кто имел несчастье быть офицером, священником или коммерсантом.

Тюрьмы переполнены, и для массы арестантов спешно оборудуют концлагерь. Решение о его создании записано в протоколе ВРК № 4 от 14 августа, однако время и место его нахождения долгое время были для историков загадкой. Выдвигалась версия, документально не подтвержденная, что лагерь устроили в Крестовоздвиженском монастыре. Автором обнаружен в Центральном архиве области документ, датированный октябрем 1918 г., в котором указывается, что концлагерь находился в здании бывшего тюремного замка на площади Острожной. Не исключено, что для временного размещения больших масс арестованных использовались и другие места, включая названный монастырь.

В отчете Губчека за октябрь сообщалось: «В концентрационном лагере к октябрю было сосредоточено до 600 заключенных». Узниками были как нижегородцы, так и жители уездов, арестованные местными чрезвычайками. Большинство составляли заложники. В списке заключенных Семеновской уездной тюрьмы, подлежащих пересылке в распоряжение Губчека, значатся: Бабушкин А. И. – монархист, Галанин П. В. – за агитацию, Зуев Н. В. – кадет (и член Государственной думы. – Авт.), Киселев И. И., Любимов С. М. – за выступление в печати, Масленников И. Н., Носов Ф. А., Пирожниковы А. В. и С. В., Н. К. и П. Н. Прудовские, Смирнов Н. П., Шляпников И. И. – заложник буржуазии, Сачек М. С. – полицейский пристав, Успенский В. И. – бывший начальник тюрьмы, Поливанов В. В., Девель Н. В. и Гутьяр С. Д. – земские начальники, Албул А. А., Рабынин А. Я., Усевич К. И., Успенский Н. В., – «за пропаганду как бывшие офицеры»[26].

Любой из списка мог стать кандидатом на расстрел. Извещение о казни жителя села Бор поручика Константина Усевича было опубликовано в газете «Рабоче-крестьянский нижегородский листок» от 21.09.1918. Сегодня это издание служит едва ли не главным источником сведений о вакханалии красного террора, бушевавшей в губернии. Вот неполная хроника публикаций о расстрелах: 1 сентября – расстрел 41-го на Мочальном, там же на странице 4 – о казни Павловской ЧК священника Знаменского; 4 сентября – сообщение о расстреле Растяпинской ЧК в ночь на 3 сентября пристава Добротворского И. А., жандарма Романычева С. Г., «буржуев» Земскова М. В. и Колова К. И.; 7 сентября – расстрел Сергачской УЧК заложников буржуазии протоиерея Н. Н. Никольского, дворянки Ольги Ивановны Приклонской, студента-путейца Н. Н. Рудневского, прапорщика И. Г. Рыбакова, мелкого торговца Л. М. Фертмана; 8 сентября – сообщение о расстреле Павловской УЧК гимназиста Самойлова А. И., священника Сигрианского М. Ф., «буржуев» Воронцова Н. М., Любимова Е. П., Подкладкина П. И.,Санкина М. И., Шатчинина Н. М.

Еще день спустя публикуется телеграмма РОСТА о расстреле в Арзамасе трех жандармов и кулака; 10 сентября — Павловская УЧК рапортует о новой партии лишенных жизни: Пасхин, Желтов Анатолий, Розова Фаина, Соминский, Мерзлов, Пикулькин, Челышев, Стешов, Грязнов; № 202 – расстрел в Нижнем Новгороде эсеров-максималистов Ошмарина, Попотина, Старшова и Юсикевича, к которым для убедительности добавлены два жандарма, Вахтин и Осадчий; № 203 – расстрел инструктора 3-го советского полка Ивана Сиротина; № 207 от 21 сентября – расстрел губернской ЧК полицейского Павла Бокалинова, поручика Константина Усевича, прапорщика Пантелеймона Пустовалова, юнкера Юлия Кромулина, домохозяйки Анастасии Артемьевны Ловыгиной – за торговлю спиртом. Последним в сентябрьской хронике, отраженной в газете, значатся четыре военнослужащих 1-го рабочего тылового батальона Илья Ершов, Сергей Кукин, Андрей Погодин и Николай Сурков, все расстреляны в ночь на 27 сентября по обвинению в контрреволюционной агитации по приговору военно-полевого суда.

Лацис инструктирует

Особенно густо с расстрелами было в Арзамасе, где в августе обосновался штаб первого красного фронта – Восточного. Туда же перебралась и прифронтовая ЧК во главе с Мартыном Лацисом. Он был правой рукой Дзержинского: с мая состоял членом коллегии ВЧК, руководил ведущим отделом по борьбе с контрреволюцией, а в июле организовал и возглавил ЧК Восточного фронта, которому подчинялись ЧК девяти губерний (Астраханская, Вятская, Казанская, Оренбургская, Пермская, Самарская, Саратовская, Симбирская, Уфимская) и ЧК Арзамасского уезда Нижегородской губернии. 30-летний уроженец Лифляндии Мартын Лацис (настоящее имя Ян Судрабс) был главным идеологом и глашатаем красного террора. Он не уставал повторять, что цель террора – уничтожение буржуазии как класса. Для пропаганды таких взглядов Лацис создавал особые печатные органы, где публиковались инструкции низовым ЧК и поименные списки расстрелянных. В еженедельнике «Красный террор» он сформулировал кредо чекиста: «Мы уничтожаем буржуазию как класс. Это должны учесть все сотрудники Чрезвычайных комиссий… Не ищите в деле обвинительных улик о том, восстал ли он против Советов оружием или словом. Первым долгом вы должны его спросить, к какому классу он принадлежит, какого он происхождения, какое у него образование и какова его профессия. Вот эти вопросы должны разрешить судьбу обвиняемого. В этом смысл и суть красного террора»[27].

Арзамасская ЧК, действовавшая под надзором и при прямом участии М. Лациса, для обоснования массовых репрессий сфабриковала теорию разветвленного белогвардейского заговора. На деле этот мнимый «заговор» состоял в том, что во время мобилизации в селах и волостях собирались сходы, на которых выносились приговоры «солдат на войну не давать». На собраниях были замечены ораторы из числа представителей сельской интеллигенции – демобилизованных офицеров военного времени – и это стало поводом для фабрикации версии о белогвардейском заговоре. Ситуацию ломали по-большевицки, арестовав в Арзамасе и уезде сотни человек и произведя показательные массовые расстрелы. Полного списка жертв арзамасских убийств, которые с легкостью визировал 22-летний глава местной ЧК Алексей Зиновьев, нет. Отдельные фамилии можно найти в печатных органах того же Лациса. По данным доклада Нижегородской ЧК, в Арзамасе за сентябрь арестовано – 303, расстреляно – 38, в том числе бывших офицеров – 19, приставов – 8, агентов охранного отделения – 5, городовых и жандармов – 3, священник – 1, эсер – 1, железнодорожник – 1. Отдельно сказано о расстреле за агитацию 5 кулаков. Итого 43[28]. Автору удалось установить имена 70 расстрелянных в 1918 г. Из них 16 были реабилитированы в 1990-е годы и включены в Книгу памяти: В. А. Алексеев, И. М. Ажимов, И. М. Аргентов, Н. Т. Васин, протоиерей А. А. Воскресенский, Г. Ф. Глазков, Д. И. Гражданов, С. И. Евлин, А. П. Кузнецов, Н. И. Мурахин, А. А. Плакунов, В. Л. Самаров, И. И. Сивов, Ф. И. Чанов, В. И. Чичканов, И. Т. Щенников. Реабилитация еще 33 арзамасцев состоялась 17.12.2013: И. Архипов, Н. Барминский, И. Бахтин, Г. Белогузов, П. Бокалинов, С. Вертьянин, П. Воскресенский (сын прот. Воскресенского), М. Гулин, И. Дроздов, Н. Замятин, А. Ключников, Ф. Корсаков, Г. Крачин, В. Мошенцов, Г. Мошенцов, А. Мухин, Г. Мухин, К. Нестеров, Н. Орлов, В. Пахомов, К. Петров, С. Покатов, Н. Рыбаков, А. Рыбкин, М. Селиванов, М. Сорохтин, В. Сусихин, В. Хрисогонов, С. Цивильев, Н. Черкасов, И. Чикин, Н. Швецов, И. Шмыкаль.

В Еженедельнике ВЧК № 6 на стр. 27 приводится сообщение о расстреле по постановлению Нижегородской ЧК жителей Арзамаса бывшего подпоручика С. С. Горьева, подпоручика Д. П. Монахова, студента В. В. Бебешина, реалиста К. В. Бебешина, поручика Н. С. Перякова, реалиста Н. И. Терима, студента А. Н. Чичерова.

Время от времени объявлялись амнистии, которым, как правило, предшествовали массовые лихорадочные зачистки в тюрьмах. Амнистия провели по случаю первой годовщины октябрьского переворота, а 6 ноября в Нижнем Новгороде в Жандармском овраге были расстреляны епископ Лаврентий, протоиерей Алексий Порфирьев и бывший член Государственного совета А. Б. Нейдгарт.

Террор шел в ногу со стройкой социализма. В Ардатовском уезде в октябре 1918 г. были жестоко подавлены волнения в связи с мобилизацией, вспыхнувшие в Дубовской волости. Уездная ЧК (председатель А.Т. Цибиков) приговорила к расстрелу настоятеля Дубовской Покровской церкви А.Н. Левашова, бывшего полицейского стражника В. А. Каленова, и двух крестьян (приговор задержали и, просидев в тюрьме до 1919 г., узники были отпущены на поруки). В Емангашах Васильсурского уезда 19 ноября 1918 г. в ходе учета хлеба произошел инцидент с гибелью двух коммунистов. В ответ местные чекисты решили, как сообщил наверх председатель ЧК Ф. С. Фадеев, «провести массовый террор, отплатить за пролитую кровь наших лучших борцов за социализм». «Прибытие наше в Емангаши, – докладывал чекист, – заключалось в следующем: расстреляно в Емангашах в разных обществах 16 человек, в Верхнем Шалтыкове 4 человека, в Нижнем Шалтыкове 3 человека, и несколько человек было расстреляно егорьевскими коммунистами, количество которых выяснить пока не удалось…Арестовано кроме убитых 32 человека, из которых больше половины скоро будет подвергнуты той же участи, какой подверглись те негодяи, которые валялись на улице, как собаки». Доклад Фадеева заканчивался словами: «Прочь с дороги, не мешайте трудящемуся пролетариату ковать новое светлое царство социализма»[29].

Ум, честь и совесть

Случай с Васильсурской ЧК служит иллюстрацией того, из какого человеческого материала формировались чрезвычайные комиссии, особенно в уездах. Да и могли ли быть иными исполнители людоедских директив и телеграмм Ленина, Свердлова, Троцкого, Лациса и им подобных, вставших в 1917 году у кормила российской власти? Писатель русского зарубежья Роман Гуль так описывал кадры «вооруженного отряда партии»: «Дзержинский взломал общественную преисподнюю, выпустив в ВЧК армию патологических и уголовных субъектов. Он прекрасно понимал жуткую силу своей армии. Но желая расстрелами в затылок создавать немедленный коммунизм, Дзержинский уже в 1918 году стремительно раскинул по необъятной России кровавую сеть чрезвычаек: губернские, уездные, городские, волостные, сельские, транспортные, фронтовые, железнодорожные, фабричные, прибавив к ним «военно-революционные трибуналы», «особые отделы», «чрезвычайный штабы», «карательные отряды». Из взломанного «вооруженным сумасшедшим» социального подпола в эту сеть хлынула армия чудовищ садизма, кунсткамера, годная для криминалиста и психопатолога. С их помощью Дзержинский превратил Россию в подвал чеки и, развивая идеологию террора в журналах своего ведомства «Еженедельник ВЧК», «Красный Меч», «Красный Террор», Дзержинский руками этой жуткой сволочи стал защищать коммунистическую революцию».

В Линеве (Семеновский уезд) решение о смертной казни трех крестьян, обвиненных в неповиновении и нанесении побоев комиссару, принималось голосованием членов карательного отряда под начальством председателя Семеновской ЧК Семена Булатова. Хотя во время обоюдной и, в общем-то, незначительной стычки учетчика хлеба, по его словам, ударил совсем другой человек, с места события скрывшийся, трое из арестованных — А. П. Грошев, Ф. А. Крылов, И. М. Румянцев – были расстреляны[30].

В татарской деревне Семеновской и всей округе шли неприкрытые грабежи населения уездными комиссарами – угон скота, вынос утвари, одежды, продуктов. Забирали и делили между собой все, что подвернется, – самовары, 3 фунта чая, сапоги и галоши, деньги, некоторые вещи прямо здесь надевали на себя. На почве недовольства произволом комиссаров 13 января 1919 года в Семеновке вспыхнули беспорядки в среде призывников в Красную армию, обернувшиеся гибелью 4 коммунистов. На телеграмму, посланную в Губчека сергачским чекистом Сухановым, пришел ответ Я. З. Воробьева: «Виновных расстреливайте без пощады на глазах толпы». Но карательная акция началась без всяких директив. В ту же ночь отряд уездной ЧК расстрелял более 50 человек, в том числе нескольких имамов (мусульманских священников). Вот как описал трагедию историк М. З. Хафизов: «Эта внесудебная расправа проходила в здании волостного Совета. Арестованных по одному проводили в кабинет, в котором сидели Михельсон (пред. ЧК. – Авт.), Санаев (пред. уездного комитета партии) и председатель волсовета А. Алимов. Последний давал сведения о социальном положении приведенного на допрос гражданина, а член коллегии Сергачской ЧК Виноградов задавал вопросы и фиксировал ответы. Это была кратковременная, скорее формальная процедура… Виновные в участии приговаривались к расстрелу, который приводился в исполнении тут же Михельсоном и Санаевым. Очередная жертва садилась тут же на окровавленную скамью, с которой только что сваливался на пол расстрелянный». Расстрелы продолжились 14 января, когда произошла казнь большой группы зажиточных граждан под предлогом отказа от уплаты штрафа в пользу семей погибших коммунистов[31]. Как пишут историки О. Н. Сенюткина и Ю. Н. Гусева, «уничтожили и тех, кто копал могилу для расстреливаемых, посторонних молодых людей, даже не знавших о событиях в селе»[32]. Расправа, отмечает историк, свелась к беспощадному уничтожению людей Михельсоном и Санаевым, которые считали арестованных классово чуждыми и потенциальными врагами советской власти. «А настоящие виновники восстания и убийцы коммунистов остались, таки, не установленными – почему-то таковые, судя по документам, их почти не интересовали»[33]. Случившееся вызвало взрыв возмущения местного население и, чтобы погасить его, губернские власти возбудили против Михельсона и Санаева судебное дело, однако, после формального разбирательства в ревтрибунале, оба были освобождены и в дальнейшем занимали высокие посты в ЧК и партии. Все жертвы расстрела в Семеновке реабилитированы в 2004 г.

Одним из самых масштабных и вопиющих примеров красного террора служат массовые расстрелы в Курмышском уезде (ныне Пильнинский район) в сентябре 1918 г. Там, в сентябре 1918 года, после поголовного отказа от мобилизации и на почве общего недовольства большевиками, вспыхнул стихийный мятеж, в перестрелках погибло несколько коммунистов. В ответ карательными отрядами и созданной на месте Чрезвычайной следственной комиссией во главе с неким В. И. Гариным было расстреляно около 1000 жителей уезда[34, 35].

Статистика террора

Вопрос об истинных размерах красного террора и числе его жертв по-прежнему открыт. Дискуссия об этом началась еще в 1920-е годы. Русскую и, отчасти, мировую общественность волновали достоверные цифры и факты, большевиков – то, как это выглядит в глазах сограждан и, особенно, зарубежья. Упоминавшийся выше Лацис выпустил в 1920 г. брошюру «Два года борьбы на внутреннем фронте», где привел две цифры террора ВЧК – 22 расстрела за первую половину 1918 года и 4,5 тысячи – за вторую. Чуть позже он дополнил цифру до 6185. (Эта статистика апологетами большевизма повторяется и поныне). В 1923 году вышла книга русского историка С. П. Мельгунова «Красный террор в России 1918-1923». В ней цифры Лациса были названы «фантастическими». С Мельгуновым трудно спорить, имея в виду хотя бы факты, приведенные в настоящей статье. Только в Петрограде и Кронштадте 1 сентября 1918 г. было расстреляно свыше 1000 человек. В Ярославле после восстания 6-21 июля 1918 г., по официальным данным, расстреляли 870 чел, по неофициальным – несколько тысяч. Огромны масштабы красного террора в Киеве, Архангельске, в Крыму и т.д. Общую цифру жертв красного террора – 1 млн 700 тыс. – обнародовала Особая следственная комиссия по расследованию злодеяний большевиков, созданная в декабре 1918 г. приказом главнокомандующего ВСЮР А.И. Деникина.

Подсчетами по Нижегородской губернии никто всерьез не занимался. В книге «Забвению не подлежит», т. 2, историк С. Б. Белов привел – со ссылкой на Вестник нижегородского губисполкома № 4 за 1919 г. – явно заниженную цифру: 122 расстрелянных органами ЧК в 1918 году. Цифра не выдерживает критики, ибо не дотягивает даже до статистики сентября-октября из официальных отчетов Губчека.

В определении масштабов террора есть много трудностей, объективных и субъективных. Основным источником до сих пор служит советская пресса периода 1918-1922 гг. Однако следует учесть, что в газетах списки жертв публиковались далеко не все и не целиком. Например, газета «Рабоче-крестьянский нижегородский листок» от 8 сентября обнародовала поименный список из 7 расстрелянных Павловской ЧК. А в секретном отчете ЧК за сентябрь тот же список насчитывал 24 фамилии. Остаются архивы. В последнее время историками активно используются данные сотрудника ФСБ России к.ю.н. Олега Мозохина. Приводимая им статистика репрессий подается, а многими и воспринимается, как откровение, поскольку добыта в ведущих архивах страны, включая ЦА ФСБ. О том, насколько такая самоуверенность и такая вера оправданы, говорит хотя бы такой пример. На сайте www.mozohin.ru приводятся и данные по Нижегородской губернии. В сводке о деятельности Нижгубчека за 1918 г. сообщается: «Численность сотрудников – 188, отряд – 728, к-во восстаний – 8, число жертв при подавлении – 29, к-во погибших при восстании – 16, расстрелы за восстания – 74, контррев. орг-ций – 62, призывы к вооруженному восстанию – 6». Как видим, статистика весьма и весьма урезанная. Только бойня в Емангашах унесла 46 жертв. В Нижнем зараз расстреляли 41 контрреволюционера, в Павловском уезде – 24, в Арзамасе, по официальным данным, за заговор и восстание против мобилизации расстреляно 38 чел. и т.д. Данные Мозохина за период с 1 января по 1 мая 1919 г: «Тюрьма – 116, всего арест – 570, расстреляно за восстания – 3». Напомним, что 14 января 1919 года в Сергачском уезде по обвинению в восстании было расстреляно свыше 50 чел. Это позволяет предположить, что низовые ЧК слали наверх усеченную информацию.

Доступные местные архивы дают лишь отрывочные сведения. В отчетах Губчека, хранящихся в ЦАНО и ГОПАНО, есть данные о деятельности комиссии в 1918 г. по Н. Новгороду, Ардатову, Арзамасу, Васильсурску, Лукоянову, Растяпину, Сергачу, но нет Балахны, Княгинина, Лыскова, Семенова. В отчетах события отражены, как правило, поверхностно, без конкретики. Так, в связи с волнениями крестьян четырех волостей Васильсурского уезда 25-27 июля сообщается, что «главные зачинщики, организаторы и подстрекатели расстреляны», но сколько и кто – умалчивается. Ценным источником изучения масштабов красного террора остается часть фонда бывшего УКГБ по Горьковской области, хранящаяся в ЦАНО, но с 2009 г., не смотря на все установленные законом сроки давности, выдача дел фонда запрещена даже членам Комиссии при губернаторе по восстановлению прав реабилитированных жертв политических репрессий.

При анализе статистики красного террора следует учесть уезды, влившиеся в губернию позднее: Варнавинский, Ветлужский, Курмышский. Надо прибавить, например, 57 расстрелянных Костромской и Варнавинской ЧК жителей Ветлуги, Уреня и Баков, обвиненных в причастности к Уренскому восстанию 19 августа – 15 сентября. В отдельных случаях, например, в Курмышском уезде, масштаб террора был просто ужасающ – около 1000 расстрелянных, включая 29 жителей села Бортсурманы вместе с протоиереем Михаилом Воскресенским и 19 жителей Деянова с иереем Стефаном Немковым.

Поименный список расстрелянных в 1918 г., составленный автором по публикациям в советской прессе и находкам в архивах, насчитывает около 400 фамилий. Тысячи и тысячи жителей Нижегородской губернии были брошены в тюрьмы и концлагеря. По масштабам и интенсивности террор 1918 г. сопоставим с большим террором середины тридцатых.

Красные и белые

Одним из штампов советской пропаганды, активно насаждаемым и сегодня, является утверждение о том, что красный террор был ответом на белый. Современной вариацией этого штампа является теория, что красный и белый террор были одинаковы по характеру и масштабу. Факты опровергают такие взгляды.

В период красного террора его цели и методы не были тайной. Публикация списков заложников и расстрелянных, директивы, аналогичные инструкции Лациса об истреблении целых сословий и классов, предавались широкой гласности. Кровожадными призывами пестрели все советские газеты. Прямо говорилось и о том, во имя чего творились зверства. Это уже задним числом советские и некоторые нынешние историки и публицисты оправдывают зверства ЧК необходимостью наведения порядка и спасения страны от распада. Тогда же никто особо не скрывал – террор применяется как средство построения нового, свободного от пороков прошлого, строя, светлого будущего. Член политбюро РКП(б) Н.И. Бухарин, которого Ленин в своем завещании назвал ценнейшим и крупнейшим теоретиком большевистской партии, писал: «Пролетарское принуждение во всех формах, начиная от расстрелов и кончая трудовой повинностью, является методом выработки коммунистического человечества из человеческого материала капиталистической эпохи»[36].

В докладе о деятельности Нижегородской ЧК ее председатель Я.З. Воробьев не скрывал подлинной цели расстрела в сентябре 1918-го в Павловском уезде 24-х контрреволюционеров: «Только по удалении всех этих вредных, злонамеренных лиц, вносивших контрреволюционную заразу в народные массы, коммунизм стал в уезде развиваться»[37].

Что касается масштабов, то красный террор по определению не мог быть соразмерным белому. Современный историк спецслужб Игорь Симбирцев пишет: «С красной стороны – целенаправленная кампания сверху по приказу власти с заложниками, расстрельными списками по утвержденным квотам, убийства только за «неправильное происхождение» и так далее, с противоположной – разрозненные вспышки жестокости белых частей или контрразведки, отдельные теракты против большевистских деятелей»[38].

В Нижегородской губернии не было белых правительств и их контрразведок, а значит, не приходится говорить и о белом терроре как системе истребления и устрашения. Были лишь отдельные факты гибели уполномоченных и членов продотрядов при реквизициях, красноармейцев в боях с повстанцами либо расправ, иногда жестоких, над пленными коммунистами и чекистами. В ходе антибольшевистских восстаний представителей советской власти, как правило, изолировали, в отдельных случаях они становились жертвами самосудов.

Ни о какой обоюдности или соразмерности, равно как и о практике взятия и расстрелов заложников у противников большевиков, не может быть и речи. В Богородском погибло в обоюдной стычке 3 большевика, расстреляно без суда 10 и более 100 брошено в тюрьму (позднее расстрелы продолжились). При захвате Ветлуги в августе 1918 г. погибло в перестрелке и расстреляно мятежниками 5 человек, карателями же, только по газетным сообщениям, расстреляно 27 ветлужан, в т.ч. 10 заложников[39]. В Семеновке Сергачского уезда в отместку за гибель 4 коммунистов было убито свыше 50 селян, включая мулл. И так было всюду. О немотивированно-классовом терроре в отношении мирных граждан говорилось выше.

Сегодня правда о красном терроре кому-то кажется неуместной и нецелесообразной. Такая точка зрения морально не состоятельна. Правда необходима и для того, чтобы поставить точку в споре, начатом еще Достоевским, о светлом будущем, для достижения которого все средства хороши. Ленинская стройка коммунизма оказалась благими намерениями, которыми вымощена дорога в ад. Коммунизм так и остался утопией. А вот многомиллионные жертвы, положенные на его алтарь, были вполне реальными.

Список источников;

1. Красный террор глазами очевидцев. М., 2010. – С. 7.

2. В огне гражданской войны. Из истории Нижегородской ЧК (1918-1920 гг.) // Горьковская правда. 1967, 19,22 и 27 декабря.

3. А.В. Осипов, В.А. Харламов. История нижегородских органов безопасности: 1917-2006 гг. Н. Новг., 2007. – С. 36-49.

4. В.И. Ленин. ПСС. Т. 36. – С.269-270.

5. С.Б. Белов. Чрезвычайщина. // Забвению не подлежит. Т. 2. – С. 7-22.

6. ГОПАНО. Ф. 1866. Оп. 2. Д. 139. Автобиография Я.З. Воробьева.

7. ГОПАНО. Ф. 918. Оп. 8. Д. 576.

8. Красное знамя. 1918. 23 февраля. № 65. – С. 3.

9. Ефимкин А. П., Харламов В. А. Нижегородские мытари: 1885-1921. Т. 1. Н. Новгород, 2000. – С. 218-235.

10. А.В. Осипов, В.А. Харламов. Указ соч. – С. 14.

11. Там же. – С. 10-11.

12. ЦАНО. Ф. 1678. Оп. 5. Д. 52а; За власть Советов. Г., 1967. – С. 213.

13. Там же. – С. 34.

14. ЦАНО. Ф. 1678. Оп. 11. Д. 3 Обзор контрреволюционных выступлений.

15. А.Г. Латышев. Рассекреченный Ленин. М.,1996. – С. 37.

16. Забвению не подлежит. Т. 2. Н. Новгород, 1994. – С. 128.

17. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 160. Л.10-11. Доклад Васильсурской уездной ЧК.

18. ЦАНО. Ф. 1678. Опись дел № 5.

19. А. В. Беляков. Нижегородский революционный трибунал. Веб-сайт «Нижегородский край» http://nizkray.ru/2013/07/10/

20. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 33. Л. 123-136 (машинописный подлинник).

21. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 157. Л. 3. Доклад о деятельности Нижгубчека, уездных ЧК и комиссаров Нижегородской губернии за сентябрь 1918 г.

22. Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. № 1. М., 1918. – С. 21.

23. «Рабоче-крестьянский нижегородский листок». 1918. 8 сентября.

24. Еженедельник чрезвычайных комиссий по борьбе с контрреволюцией и спекуляцией. № 1. М., 1918. – С. 26-27.

25. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 157. Л. 43. Доклад о деятельности Нижгубчека, уездных ЧК и комиссаров Нижегородской губернии за сентябрь 1918 г.

26. ЦАНО. Ф. 2209. Оп. 3 Д. 6481. Л. 3-3об.

27. Красный террор. Еженедельник Чрезвычайных Комиссии по борьбе с контр-революцией на Чехо-Словацком фронте. № 1. Казань. 1 ноября 1918. – С. 2.

28. Забвению не подлежит. Т. 1. – С. 131-135.

29. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 160. Л.10-11. Доклад Васильсурской уездной ЧК.

30. ЦАНО. Ф. 1678. Оп. 5. Д.

31. М.З. Хафизов. Трагедия в татарской деревне. Н. Новгород, 1999. – С. 43.

32. О.Н. Сенюткина, Ю.Н. Гусева. Мусульмане Среднего Поволжья в тисках репрессивной политики советской власти. Н. Новгород, 2013. – С. 52-53.

33. М.З. Хафизов. Там же.

34. РГВА. Ф. 11. Оп. 8. Д. 239. Л. 16; «Правда», 18.9.1918. – С. 3.

35. Нижегородская правда, 5.9.1913. – С.28.

36. Н.И. Бухарин. Экономика переходного периода. М., 1920.

37. ГОПАНО. Ф. 1. Оп. 1. Д. 157. Л. 43. Доклад о деятельности Нижгубчека, уездных ЧК и комиссаров Нижегородской губернии за сентябрь 1918 г. – С. 43.

38. Игорь Симбирцев. В зареве революции. ВЧК в ленинской России. М., 2009. – С.

39. М.А. Балдин. На переломе. Варнавин-Н. Новгород, 1994. – С. 70.

Список сокращений:

ВРШ – военно-революционный штаб.

ВСЮР – Вооруженные Силы Юга России.

ВЧК – Всероссийская чрезвычайная комиссия.

ГОПАНО – Государственный общественно-политический архив Нижегородской области.

Губчека – губернская ЧК.

Д. – дело.

Л. – лист.

Нижгубчека – Нижегородская губернская чрезвычайная комиссия.

Оп. – опись.

РГВА – Российский государственный военный архив.

РКП(б) – Российская коммунистическая партия (большевиков).

РСФСР – Российская советская федеративная социалистическая республика. Совдеп – совет депутатов.

УЧК – уездная ЧК.

Ф. – фонд.

ЦАНО – Центральный архив Нижегородской области.

ЧК – чрезвычайная комиссия.

Об авторе:

Станислав Александрович Смирнов. Родился в 1950 году. Журналист и краевед. С 1995 — обозреватель газеты «Нижегородская правда». Член обществ «Нижегородский краевед», «Историко-родословного общества в Москве». Лауреат Премии Союза журналистов России, Премии Нижнего Новгорода.