Это было c бойцами, или страной,

или в сердце было моем.

В. Маяковский.

Ждать бывает нелегко. Ждать нападения врагов всегда тяжело. Особенно если в грамоте ничем не прикрытая угроза: «И вы б государю царю и великому князю Дмитрию Ивановичу всея Руси вину свою принесли и ему, государю, крест целовали ранее, а не дожидаяся больших ратных литовских и русских людей». И сколько у врага тех казаков воровских да литовцев – неведомо, а своих-то – горсть малая: стрельцы, да еще вот служилые иноземцы. Но их, иноземцев этих – немцев да литву – Бог ведает, что за люди: говорят и веруют не по-нашему, а в душу к ним не влезешь. Устоит ли все это воинство, не побежит ли, завидев врага? А бежать нельзя: за спиной лавки да амбары с товарами и запасами, без которых осады в городе не выдержать. Успеть бы вывезти все!.. Возчики торопятся, нахлестывают лошаденок, гонят груженые сани по льду Волги к городу, под защиту кремлевских стен. А здесь, на другом берегу, на Стрелке, их защита – горсть служилых людей, которым велено не пропустить врагов, буде объявятся. И служилые ждут…

«В лето семь тысяч сто семнадцатое», то есть осенью 1608 г. в Нижнем Новгороде стало очень тревожно. Шестой по экономическому развитию город Московского государства, не подвергшийся разорению в ходе военных событий 1605-1607 гг., оказался «лакомым кусочком» для сторонников Лжедмитрия II – «Тушинского вора». Отряды тушинцев, состоявшие из казаков и иностранных наемников – выходцев из Речи Посполитой, постепенно стянули кольцо вокруг Нижнего Новгорода. Один за другим признали власть «царя Дмитрия Ивановича» Суздаль, Муром, Курмыш, затем Балахна и Арзамас. Заволновались и поволжские народы – татары, чуваши, горная черемиса (марийцы), не хотевшие платить подати центральному московскому правительству царя Василия Шуйского. Неспокойно было и в самом Нижегородском уезде, где взбунтовавшиеся терюшевская мордва и бортники убили «голову» Василия Антончикова. По слухам, на сторону самозванца не прочь был перейти и кое-кто из местных «служилых детей боярских» (провинциальных дворян).

Беда заключалась в том, что сил для отражения всех этих угроз в самом Нижнем Новгороде было мало: значительная часть гарнизона и дворянской конницы была отправлена на службу в Нижнее Поволжье. Не могла оказать поддержки Нижнему Новгороду и Казань: здесь воевода боярин В. П. Морозов, назначенный правительством Шуйского, с трудом отражал натиск тушинцев и поволжских народов. Нижегородским властям приходилось рассчитывать только на собственные силы.

Для управления городом и уездом был впервые создан чрезвычайный орган, условно называемый «Городовой (или «городской») совет». В его состав, судя по сохранившимся документам, входили: 1) представители духовенства, во главе с настоятелем Нижегородского Вознесенского Печерского монастыря («власти – архимарит Иоиль, и протопопы и попы и дияконы всего освещенного собору и церковного причета»); 2) приказная администрация, назначенная московским правительством царя Василия Шуйского («и воеводы, князь Александр Репнин, Ондрей Олябьев, диак Василей Семенов»); 3) провинциальное дворянство («и князи, и дворяня, и дети боярские»); 4) иноземцы на русской службе, а также стрельцы и пушкари («и иноземцы, литва и немцы, и всякие служилые люди»; 5) горожане – торговцы и ремесленники («и гости, и земские старосты, и целовальники, и посадские всякие люди»), а также лично свободные «черносошные» крестьяне[1]. Такой состав лиц, говоривших от имени Нижнего Новгорода, охватывал практически все слои свободного населения – так называемый «мир».

Важнейшим решением «Городового совета» стала готовность Нижнего Новгорода «за государево царево и великого князя Василья Ивановича Московского крестное целованье помереть, на чем ему, государю, крест целовали»[2]. Развязку ускорил полученный 21 ноября (1 декабря) 1608 г. ультиматум из Балахны с призывом «целовать крест государю царю и великому князю Дмитрею Ивановичю всеа Руси» и с угрозами наказания в противном случае («не дожидаяся болших ратных литовских и русских людей»)[3]. Угроза была реальная, а Нижний Новгород не успел приготовиться к осаде: «запасы» (то есть продовольствие и товары первой необходимости) находились на Стрелке, в амбарах и лавках, и требовалось немедленно перевезти «запасы» в Кремль. От Балахны до Стрелки было рукой подать, и враги могли нагрянуть туда, как говорится, в любую минуту. Нижегородцы постарались выиграть время: печерский архимандрит Иоиль от имени «Городового совета» предложил балахнинцам провести мирные переговоры («сослатись о добром деле», «а до тех бы мест вы к Нижнему ратью не приходили…») и приглашал на них посадского старосту В. Кухтина и казачьего атамана Т. Таскаева[4]. Тем временем удалось скрытно подготовить вывоз «запасов» со Стрелки, а для защиты возчиков воеводы князь Александр Андреевич Репнин и Андрей Семенович Алябьев направили туда небольшой отряд из наиболее боеспособных частей, имевшихся в тот момент под рукой, – стрельцов и служилых иноземцев. Задачей отряда было обеспечить вывоз товаров, а в случае нападения казаков занять оборону и держаться – сколько смогут… Только воинам до конца понятно, что это такое: «Ни шагу назад, стоять насмерть!». Для выполнения такого приказа надо было поставить отряд под начало надежного человека. Выбор воевод пал на Михаила Ордынцева – героя данного очерка.

Михаил Иванов сын Ордынцев именуется в документах «курмышским сыном боярским»[5], следовательно, принадлежал он к самому многочисленному низшему слою провинциальных дворян, «служилой мелкоте». Предки его, приписанные по службе к Курмышу – небольшому городу Среднего Поволжья, не были ни знатными, ни богатыми («люди неродословные», как тогда говорили), в Государев двор не входили и почетных служб не несли. Правда, в архивных документах упоминаются Игнатий Ардынцов, назначенный в 1565 г. городничим в Смоленск, да еще некий Инай Иванов сын Ордынцев в 1560-1562 гг. в Костромском уезде был «у письма» (то есть назначался проводить перепись), но при этом являлся лишь вторым писцом (то есть заместителем руководителя переписной комиссии)[6]. Степень родства этих лиц с М. И. Ордынцевым установить трудно: скорее всего, дальняя родня; характер их служб лишь подтверждает наш вывод о невысоком статусе рода.

К началу восстания под предводительством Ивана Болотникова («большого воеводы» Лжедмитрия II) Михаил Ордынцев находился в Курмыше – возможно, в приказной избе (орган административного управления городом и уездом). «Справка о службе сына боярского Михаила Ордынцева», составленная спустя пятнадцать лет после событий 1607 г., так описывает первое соприкосновение нашего героя с реалиями гражданской войны начала XVII в.: «115 году [1606/7 г.], как приходил под Москву Ивашка Болотников, и в то время на Курмыше и в Цывильском тех городов и уездов всякие люди царю Василью изменили, а Михайла Ордынцова ограбя посадили в земляную тюрьму. И в то же время на Алатыре Ждана Сабурова в воду посадили [утопление – один из распространенных в то время видов казни. – Б.П.], а его, Михаила, на Курмыше посадили в земляную тюрьму и сидел три недели, да послали с Курмыша за приставом в Цывильской, а в Цывильском сидел в земляной тюрьме восемь недель»[7]. Что должен был чувствовать молодой человек (а Михаилу в то время едва ли было многим больше двадцати лет), находясь в заточении и в постоянном ожидании расправы, можно лишь догадываться. Но подавление движения сторонников Лжедмитрия II в регионе и восстановление здесь власти центрального правительства привели к освобождению М. Ордынцева.

Недавний узник перебирается в Нижний Новгород, где в сентябре 1608 г. получает новое ответственное поручение – доставить собранные с уезда налоги в столицу. Задание, само по себе очень ответственное, в условиях гражданской войны осложнялось опасностью нападений сторонников самозванца, да и просто разбойничьих ватаг, никому не подчинявшихся. О том, что такие опасения были не напрасны, свидетельствует «Справка о службах М. Ордынцева»: «Да 117 году сентября 15 день послан Михайло из Нижнево к царю и великому князю Василью Ивановичю всеа Руси з денежною казною. И как буде приехав в город Володимер за Ундолом, и в те поры нижегородцкая мордва и бортники Московко да Воргодинко государю царю и великому князю Василью Ивановичю всеа Руси изменили, голову Василья Онтончикова убили и про тое казну подали весть вору под Москвою в Тушино». Так что на пути можно было ожидать засады, но бывалый человек проявил сообразительность, которая помогла ему благополучно исполнить поручение: «И Михайло Ординцов по[слы]ша, что нижегородская мордва и бортники государю царю и великому князю Василью Ивановичю всеа Руси изменили, голову Василья Онтончикова убили, и переехав с денежною казною на иную дорогу. И казну довез до Москвы здорово».

Решимость в сочетании с осмотрительностью позволили Ордынцеву и на Стрелке четко выполнить поставленную задачу, тем самым создав необходимые условия для последующей успешной обороны города. «Справка о службе» сообщает об этой драматической ситуации, пожалуй, даже несколько буднично: «Ноября 22 день посылали Михайла Ордынцова из Нижнего воеводы князь Александро Репнин с товарищи за реку Оку на Стрелку, а с ним литву и немец и стрельцы, а велели взяти на государя и великого князя Василья Ивановича всеа Руси у гостей и торговых людей запасы. И на него, Михайла, приходили изменники из Болохны атаман Тимоха Таскаев, и хотели [в] Стрелку засесть, и Михайло царю Василью служил и запасы с Стрелки вывез в Нижний все сполна и Стрелку выжег для приходу воровских людей».

Нетрудно представить бешенство Тимохи Таскаева и его «узаконенного бандформирования»: добыча, которую они уже считали своей и в мечтах не единожды «дуванили», ускользнула! Но холодная решимость профессиональных воинов Михаила Ордынцева, видимо, возымела действие: в атаку казаки не пошли. Ведь одно дело амбары грабить да измываться над безоружными горожанами, и совсем другое – лезть на стрелецкие бердыши и мушкеты иноземцев. Похоже, на Стрелке нижегородцам удалось на время приостановить натиск опаснейшего противника.

И вовремя! Уже через три дня отряд Ордынцева сошелся в бою со сторонниками самозванца, приступившими к южным рубежам Нижнего Новгорода. Те привели с собой мордву и бортников из дворцовой Терюшевской волости, бунтовавших против усиления феодального гнета и потому вставших под знамя «царя Дмитрия Ивановича». Но и здесь профессиональные воины-нижегородцы оказались явно сильнее многочисленной, но плохо вооруженной и необученной толпы, так что второй (младший по статусу) воевода Нижнего Новгорода А. С. Алябьев решился на вылазку и отбросил противника. В «Справке о службе» впервые появляется выражение «бился явственно», означающее личное и непосредственное участие человека в бою, перед лицом товарищей: «Да в 117 году ноября 25 день приходили изменники под Нижний Новгород Ондрей Сурвоцкой, да мордвин Варгодин Качинков с товарищи. И была де выласка Ондрею Олябьеву, и на той выласке Михайло Ординцов государю служил и бился явственно».

Отброшенный от Нижнего, А. Сурвоцкий попытался сменить направление удара, но вновь получил отпор: «Да 117 году ноября в 29 день приходили изменники по Московской дороге Ондрей Сурвоцкой с товарищи, и было дело воеводе Ондрею Олябьеву, и на том деле Михайло государю служил и бился явственно». Тушинцы, постепенно охватывая Нижний Новгород с разных сторон, пытались нащупать слабое место и готовили общий штурм. Михаил Ордынцев и его люди в эти дни, наверное, почти не слезали с коней…

«Да ноября 30 день к Нижнему был приступ в четырех местах: к Печерским, к Никольским, к Ильинским воротам, да от Балахны. И от Печерских ворот была выласка воеводе Ондрею Олябьеву, и на той выласке Михайло царю служил и бился явственно, убил мужика». Эти строки не нуждаются в комментариях. Кровавая кутерьма, завертевшаяся у ворот Большого острога, чередующиеся непрерывные приступы со всех сторон, и вновь вылазка, и первый убитый своею рукою – нет, не чужеземный захватчик, а свой же русский, оказавшийся в чужом пиру похмельем… Сколько еще их будет, этих убитых, чужих-своих! И падать они будут с обеих сторон, и некогда оглянуться, и думать тоже некогда, потому что мысль одна: выстоять, продержаться. Ведь сдаться и попасть в руки тушинцев для Михаила Ордынцева, уже побывавшего в земляной тюрьме, означало верную смерть. Вот и получалось снова и снова, – тогда, как много лет спустя: «Ни шагу назад, стоять насмерть!».

Воевода А. С. Алябьев, для которого, по-видимому, многое тоже было впервые, неслучайно произвел вылазку от Печерских ворот, в направлении на восток: именно оттуда ждали помощи в Нижнем. Дело в том, что московское правительство царя Василия Шуйского срочно призвало на помощь «понизовую рать» Ф. И. Шереметева. После затяжных боев в Нижнем Поволжье в 1606-первой половине 1608 гг. эта рать выдвинулась из Царицына в Казань и Чебоксары, присоединив по пути несколько менее значительных отрядов (войско И. Н. Салтыкова, рать боярина кн. И. В. Голицына и окольничего кн. Д. В. Туренина, конвой кн. А. М.Львова, доставившего в феврале 1608 г. из Москвы в Царицын жалованье ратным людям, и др.). Судя по упоминаниям сохранившихся документов, в отрядах Ф. И. Шереметева видную роль играли нижегородцы Г. Д. Жедринский, С. Кузьминский, Т. Любятинский, В. Ф. Приклонский, М. И. Соловцов, М. Федоров, арзамасцы В. А. Мотовилов, М. Е. Товарищев. К тому же нижегородский и арзмасский «служилые города» (наряду с московскими стрельцами и астраханскими казаками) принадлежали к наиболее боеспособной части рати. Боевые действия эти отряды начали уже на территории Казанского, Чебоксарского, Свияжского уездов. Так, осенью 1608 г. отряд во главе с нижегородцем А. Д. Хохловым разбил несколько небольших отрядов тушинцев под Свияжском, в том числе отряд курмышского сына боярского В. Ртищева. К концу ноября подмога была уже близка.

1 (11) декабря 1608 г. из войска Шереметева к блокированному Нижнему Новгороду с боями пробился отряд во главе с Андреем Микулиным и Богданом Износковым. В составе отряда была часть нижегородских дворян, служилые немцы и литовцы, московские стрельцы, астраханские казаки, чуваши и башкиры. Столкновения с «воровскими людьми» начались уже за 30 верст от города, и пробиться удалось лишь благодаря действиям нижегородского воеводы кн. А. А. Репнина, выступившего из города навстречу. Своевременное подкрепление позволило нижегородцам активизировать действия против тушинцев. «Воеводой в поле», то есть командующим действовавшего из Нижнего Новгорода войска стал А. С. Алябьев, решивший нанести упреждающий удар на самом опасном направлении – балахнинском. 2 (12) декабря 1608 г. вышедшее из Нижнего Новгорода войско вступило во встречный бой у деревни Копосово с выдвигавшимися из Балахны тушинцами. Враги основательно подготовились к штурму Нижнего: у них были даже пушки («наряд»). Но встречного боя с профессиональными воинами весь этот разношерстный сброд не выдержал, а стоять насмерть за «царя Дмитрия Ивановича» был явно не готов. К тому же у жителей Балахны и других близлежащих уездов, вкусивших все прелести правления казаков и прочих «законных бандформирований» «Тушинского вора», симпатии к самозванцу заметно поубавились, и они были не прочь «добить челом и принести вины свои» царю Василия Шуйскому – то есть, фактически, центральному московскому правительству. Все это и предопределило исход боя и падение Балахны.

«Справка о службе М. Ордынцева» сообщает об этих событиях, дополняя отдельными важными чертами текст официальной отписки нижегородских властей: «Да декабря в 2 день приходили изменники по Болохонской дороге – атаман Тимоха Таскаев с товарыщи, да с ним болохонцы и суздальцы и шуяне, и костромичи, и кинешемцы, и юрьевчане, и гороховцы дети боярские и всякие люди с большим нарядом к Нижнему. И на тех воров была выласка воеводе Ондрею Олябьеву, и на той выласки Михайло Ордынцов государю служил и бился явственно, убил мужика. Изменников побили, и наряд, и знамена и набаты поймали и до Балахны топтали, и Балахну взяли». Захваченные в плен атаман Таскаев и другие предводители мятежников были приведены в Нижний Новгород и принародно казнены. Всяк про себя понимай: шутки да переписки с переговорами кончились, война идет по-настоящему…

После освобождения Балахны войско А. С. Алябьева начало боевые действия на южном, Арзамасском, и юго-западном, Павловском и Муромском, направлениях. Тушинцы пытались контратаковать: приступали к городу, удерживали контроль над селами Нижегородского уезда. Для Михаила Ордынцева это снова череда боев, убитые свои-чужие, захваченные «языки»-пленные (среди которых дети боярские достаточно известных нижегородских и арзамасских фамилий) – и первые боевые раны. Серьезное сражение произошло 5 (15) декабря 1608 г.: Нижний Новгород был осажден большим отрядом тушинцев, в составе которого были нижегородские, арзамасские и алатырские дети боярские, татары, черемиса, мордва, бортники и «всякие подымные люди» (насильно мобилизованные). Алябьев вновь предпринял вылазку, закончившуюся полным разгромом тушинцев («Воров наголову побили и воевод воровских и языков поимали болши трехсот человек, а побили и потоптали воровских людей… на пятинатцати верстах и болши…»)[8]. «И на той выласке Михайло Ординцов государю служил, бился явственно, убил мужика, да взял казака Княгининской волости Петрушка Ондреева. И ево, Михайла, на той выласке ранили из лука по правой руке».

Двинувшись по Муромской дороге, войско А. С. Алябьева 9-10 (19-20) декабря 1608 г. разбило «многие полки» тушинцев у сел Ворсма и Павлово. Вновь предоставим слово архивному документу – «Справке о службе»: «Да декабря 9 день было дело в Нижегородском уезде со многими изменники воеводе Ондрею Олябьеву, от села от Ворсмы за пятнадцать верст. И на том деле Михайло Ординцов государю служил, бился явственно, убил дву мужиков да взял сына боярского нижегородца Ивана Лопатина. Да декабря 10 день ходили изменники мордвин Воргодин, да Офонька Литомьин с товарищи к селу Павлову на две дороги, час ночи, и было дело под селом Павловым воеводе Ондрею Олябьеву. И Михайло Ординцов на том деле государю служил и бился явственно, убил мужика». Под влиянием этих побед власть самозванца пала в ряде уездов Поволжья: «добили челом и вины свои принесли» «гороховляне», «лушане», «галичане»…

Новый 1609-ый год не принес избавления от Смуты. Крутилось по Русской земле «красное колесо»; нет-нет, да и вспыхивали пожарами села Нижегородского уезда, разорялись жилища, гибли люди – свои-чужие. А служилому человеку государеву – опять в походы и бои…

7 (17) января 1609 г. войско А. С. Алябьева наголову разгромило у с. Богородское отряд тушинцев во главе с воеводами кн. С. Ю. Вяземским (бывший пермский воевода, позднее повешен в Нижнем) и Т. Лазаревым. «Справка о службе М. Ордынцева» бесстрастно фиксирует: «Да из Нижнего Новгорода Ондрей Олябьев ходил против многих воров князя Семена Вяземского, от Нижнего тридцать верст в село Богородцкое. И генваря 6 день в полночь пришли от князя Семена Вяземского с товарищи многие воровские люди, от Нижнего за двадцать верст в село Бурцево. И в селе Бурцове было дело, и на том деле Михайло государю служил и бился явственно, убил мужика. Да генваря 7 день было дело под селом Богородцким воеводе Ондрею Олябьеву со князем Семеном Вяземским, и на том деле Михайло государю служил и бился явственно, убил двух мужиков, да взял языков дву человек: арзамазского сына боярского Филимона Лазарева да темниковского казака Гришку Клементьева». Добавим к этому, что после боя около 40 арзамасских дворян во главе с Ф. В. Левашевым целовали крест на имя Шуйского и пополнили войско А. С. Алябьева. Позднее, в 1612 г. в ополчении К. Минина и кн. Д. М. Пожарского Федор Левашов будет командовать передовым отрядом а затем, уже после освобождения Москвы, сложит голову в бою против шведов, на землях Великого Новгорода…

В конце января-феврале 1609 г., судя по отдельным упоминаниям, А. С. Алябьев вынужден был послать часть сил под Арзамас, контролировавшийся тушинцами. По дороге в с. Кадницы нижегородцы разбили тушинский отряд, захватив его воеводу И. Кологривова и казачьего атамана И. Телякова. Здесь тоже «отметился» Михаил Ордынцев, прибавив к своему боевому счету новых убитых и новую рану: «Да февраля 6 день ходил воевода Ондрей Олябьев на многих воров к селу Кадницам, и был бой у села Кадниц за две версты, с воры с арзамаскими детьми боярскими, и с казаки, и с татары, и с черемисою, и с мордвою… И на том деле Михайло государю служил и бился явственно, убил дву мужиков, а трех ранил. Да под ним убили конь рыж, да его, Михайла, ранили по пояснице из лука». А вот бои под Арзамасом приняли затяжной характер: «Да февраля 15 день ходил воевода Ондрей Олябьев к городу к Арзамасу, и была выласка из городу из Арзамасу изменнику князю Третьяку Сеитову с товарыщи, а с ними многих городов воры, и на том деле Михайло государю служил, бился явственно, убил мужика. Да того же дни был приступ к городу Арзамасу и к острогу». Но взять город нижегородцам не удалось, и они довольствовались сожжением посада: «И Михайло государю служил, бился явственно, убил на остроге мужика и казачью слободу зажег». Пришлось сражаться и при отходе от Арзамаса к Мурому: «Да февраля 16 день, как шел воевода Ондрей Олябьев из-под Арзамасу, и на Собакинском лесу приходили государевы изменники – лыжники многие, черемиса и мордва и бортники и всякие воровские люди. И Михайло государю служил, бился явственно, убил мужика, а под ним ранили коня из лука в шею». Конь – боевой товарищ воина, и даже масть того, погибшего под Кадницами («конь рыж»), Михаил Иванович не забудет полтора десятилетия спустя; а второй конь, прослуживший недолго, возможно, принял в себя стрелу, предназначенную хозяину. Недаром называли в Древней Руси войну «дьявольским наущением»: плохо на ней и людям, и лошадям…

Тем временем по взаимной договоренности с нижегородским «Городовым советом» развернулись боевые действия «понизовых городов мужиков» (местное ополчение) во главе с костромским сыном боярским Ф. Боборыкиным на территории Шуйского и Суздальского уездов. Бои здесь велись, однако, с переменным успехом: 11 (21) февраля 1609 г. тушинцы были разбиты, но сумели разгромить «мужиков» 17 (27) февраля 1609 г. под Суздалем, а 20 февраля (1 марта) 1609 г. захватили Плесо. В итоге основная боевая нагрузка по освобождению региона по-прежнему лежала на войске А. С. Алябьева, осаждавшем Муром. Примечательно, что это понимал и сам воевода, не подчинившийся указанию правительства В. Шуйского немедленно идти к Москве «с нижегородскою и балахонскою казною». И в итоге 18 (28) марта 1609 г. в Муроме вспыхнуло восстание против тушинцев; попытка польского ротмистра А. Крупки его подавить провалилась, и назначенный Лжедмитрием II воевода В. Толбузин бежал во Владимир. Жители Мурома встретили нижегородцев «с образы и крест царю Василью Ивановичю целовали».

Затем настал черед и Владимира – древней столицы великого княжения: сюда 27 марта (6 апреля) 1609 г. подошли наиболее боеспособные части войска А. С. Алябьева – московские стрельцы и астраханские казаки во главе с А. А. Микулиным и Б. А. Износковым, дворянские конные отряды нижегородцев во главе с кн. И. Д. Болховским и арзамассцев во главе с Я. С. Прокудиным и Ф. В. Левашевым (всего около 1 тыс. чел.). В городе вспыхнуло народное восстание, тушинский воевода М. И. Вельяминов был убит, и владимирцы присягнули на верность царю В. Шуйскому.

В мае 1609 г. воевода А. С. Алябьев, удерживая Муром и не удаляясь от Нижнего Новгорода до подхода основных сил рати Ф. И. Шереметева, совершил успешный рейд на Касимов, контролировавшийся тушинцами. Владел городом и его округой чингизид Ураз-Мухаммед, именовавшийся «царем касимовским», – активный сторонник Лжедмитрия II; самозванец его впоследствии зверски убил по подозрению в измене и сам поплатился за это жизнью. Но это все произойдет позднее, через полтора года, а весной 1609 г. «столица» «касимовского царя» была хорошо укреплена и готова выдержать осаду, даже обстрел из пушек.

Бои начались уже на подходе к городу: «Да майя 11 день воевода Ондрей Олябьев ходил из Мурома х Касимову на многих воров, и был бой на речке на Унже, от Касимова верст за десять. И Михайло государю служил и бился явственно, убил татарина, да татарина касимовского Имамета Бахметева живым взял». Затем начался штурм: «И х Касимову воевода Ондрей Олябьев приступил со всеми ратными людьми, и из наряду по острогу стреляли». Но касимовские татары сражались отважно, пытаясь отбросить нижегородское войско от города. Особенно ожесточенный бой завязался у пушек («наряда»); он чуть было не стал для М. И. Ордынцева последним: «Ис Касимова воры учинили вылазку и хотели воры взять государев наряд, и Михайло Ординцов о государеве наряде с воры бился явственно, убил мужика, да мужика ранил. И в те поры его, Михаила, с коня збили и коня ранив взяли». Понадобилось подкрепление, чтобы снова идти на приступ: «А как пришли… голова Григорий Резуев с товарищи, и в те поры воевода Ондрей Олябьев со всеми ратными людьми к Касимову приступали». Здесь герой нашего очерка, судя по справке, показал себя неплохим пушкарем: «И Михайло Ординцов государю служил, из наряду ис фанкалетов царя Касимовского по хоромам разжигая ядра стрелял, и хоромы его зажег, и на отнимке ис фонкалета [фальконета. – Б.П.] убил дву мужиков». Но лишь после подхода «большого полка» боярина Ф. И. Шереметева в начале августа 1609 г. Касимов был окончательно освобожден от тушинцев.

Михаила Ордынцева под Касимовым к тому времени уже не было: он со своим отрядом был переброшен к Владимиру, где ситуация складывалась угрожающе. Город, освобожденный в конце марта нижегородцами от сторонников самозванца, подвергся сильному давлению со стороны соседнего Суздаля – опорной базы тушинцев в регионе. Уже 2 (12) апреля 1609 г. находившиеся во Владимире нижегородские отряды вместе с кинешемским и шуйским крестьянскими ополчениями успешно отразили нападение на город польско-литовских отрядов А. Лисовского и Я. Стравинского. Но угроза дальнейших атак сохранялась, и А. С. Алябьев перебросил во Владимир наиболее подготовленных воинов. И, как выяснилось, вовремя: 14 (24) июня 1609 г. город был атакован большими силами тушинцев во главе с суздальскими воеводами Ф. К. Плещеевым, А. З. Просовецким и ротмистром Сумой. На сей раз основными силами нападавших была не наспех собранная толпа крестьян, а хорошо вооруженные и привычные к воинскому делу литовские роты и запорожские казаки («черкасы»). Ожесточенный бой длился больше суток, и лишь ценой больших потерь Алябьеву удалось отстоять город: «Да июня в 15 день к Володимерю приходили из Суздаля пан Сума, а с ним литва и черкасы и многих городов всякие русские люди и к Володимерю приступали, и из Володимеря была воеводе Ондрею Олябьеву выласка, и на той выласке Михайло государю служил, бился явственно».

На этом, собственно, и заканчивается текст «Справки о службе М. Ордынцева». Нетрудно подсчитать, что за весь описываемый ею период боев – с конца 1608 г. по лето 1609 г. – один только Ордынцев убил в боях восемнадцать человек. Восемнадцать душ, своих-чужих… Страшная, чудовищная цена гражданской войны!

Для войска А. С. Алябьева потом будут еще сентябрьские бои за Суздаль, и походы, и потери, но коренной перелом военно-политической ситуации в пользу центрального московского правительства царя Василия Шуйского ко второй половине 1609 г. был уже очевиден. Вероятно, это и стало причиной перехода Михаила Ивановича Ордынцева на, так сказать, гражданскую службу. Приказный аппарат Московского государства настоятельно требовал толковых и знающих управленцев, и особенно в них нуждались разоренные Смутой города. Вот почему 29 июля 1609 г. впервые документально зафиксирована «припись» (то есть виза) Ордынцева на наказной памяти управлявшего городом и уездом чашника и воеводы Василия Ивановича Бутурлина[9].

Такое «перевоплощение» воина, одинаково отважно действовавшего в конных атаках и на артиллерийской батарее, в «подьячего с приписью» (то есть подьячего высшего ранга, с правом визировать документы) странно лишь на первый взгляд. Дело в том, что вопреки расхожему мнению, приказный аппарат (дьяки и подьячие) уже со второй половины XVI в. формировался не из дьяконов и поповичей-«разночинцев», а преимущественно из не слишком родовитых «служилых по отечеству» («детей боярских», или, выражаясь современным языком, дворян, в том числе провинциальных). Жесткой грани между военной и гражданской службой в то время не существовало: «детей боярских» с малолетства обязательно учили военному делу; старались учить и грамоте, хотя здесь, конечно, успеха достигали не всегда. А там уж «высокое начальство» решало, где в данный момент нужнее те или иные умения и навыки служилого человека – в полку или в приказной избе. Нечто подобное – правда, в обратном порядке – пережил и Андрей Семенович Алябьев, сын дьяка и брат дьяка, начинавший как дворянин в посольстве, затем дьяк в полках и даже на свадьбе Лжедмитрия I с Мариной Мнишек, потом второй воевода в Нижнем Новгороде (по крайней мере, до марта 1613 г.), а далее судья Московского судного приказа[10]. Жизненный опыт, полученный в боях и походах, был востребован в столичных приказах; знание управленческой (фактически штабной) работы оказывалось полезным и для военачальников. А уж Смута, сопровождавшаяся гибелью людей, содержит примеры и не таких «перевоплощений»…

В общем, с июля 1609 г. Михаил Иванович Ордынцев делает неплохую для человека его ранга карьеру. Возможно, на начальном этапе какую-то роль сыграл в этом и его новый покровитель Василий Иванович Бутурлин – личность примечательная даже в условиях Смутного времени. Младший сын родовитого придворного, Василий Иванович участвовал в походах против обоих Лжедмитриев, в 1609 г. стал воеводой во Владимире, побывал и в польском плену, и в московской «семибоярщине», присягнув королевичу Владиславу, и в первом земском ополчении Прокофия Ляпунова, и во втором земском ополчении у Дмитрия Михайловича Пожарского. Не удержав Новгород Великий от захвата шведами в 1611 г., участвовал в безуспешном походе 1614 г. с целью его освобождения, но снова угодил в плен – на сей раз к шведам. А вот оттуда (к вопросу о «перевоплощениях») «Василиус фон Бутурлин» в Россию больше не возвращался: он стал шведским подданным, женился на шведской дворянке, дослужился до подполковника и умер вскоре после 1651 г. Сопровождал ли Михаил Ордынцев владимирского воеводу в его «перемещениях» в 1610-1612 гг., доподлинно неизвестно, нет данных и о степени личного его участия в ополчениях и походах. С уверенностью можно лишь говорить, что Михаил Иванович «в воровстве и изменах не был». После воцарения Михаила Федоровича Романова Ордынцев стал дьяком.

Приказная служба М.И.Ордынцева изучена неплохо[11]. Его служебное продвижение было, судя по статистике, довольно традиционным: дьяк из подьячих с приписью, с опытом городовой службы (обычно все дьяки столичных приказов перед этим служили по городам). Служба в городе, возможно, не ограничивалась Владимиром-на-Клязьме. Во всяком случае, в апреле 1614 – 8 ноября 1615 гг. М. И. Ордынцев – дьяк на Вятке, все пять вятских городов он «дозирал» вместе с князем Федором Звенигородским и Василием Жемчужниковым. Целью дозорной комиссии было выяснение истинного экономического положения региона, для корректировки последующего налогообложения. «Дозорные книги» по Вятке еще долго будут использоваться в столичных приказах…

В 1617-1618 гг. Ордынцев уже в Москве, где ситуация резко обострилась: повзрослевший польский королевич Владислав решил вернуть себе московский престол и начал поход на Россию. Как известно, основные силы Речи Посполитой – шляхетскую конницу, наемную пехоту и мятежных русских казаков – вел из Смоленска через Калугу сам Владислав; главным военным советником королевича был все тот же гетман Ян Кароль Ходкевич, за пять лет до этого потерпевший поражение (единственное в своей жизни!) от ополчения К. Минина и Д. М. Пожарского. Одновременно с юга через Коломну нанесли удар запорожские казаки («черкасы») во главе с гетманом Петром Кононовичем («Конашевичем») Сагайдачным. В тяжелых оборонительных боях 1618 г. ценой больших потерь русские войска сумели измотать и ослабить силы противника: бои шли под Калугой, Можайском, Коломной, Тулой… Но враг неудержимо рвался к столице, и Москва приготовилась к осаде; одновременно началось формирование запасных ратей в Ярославле и Нижнем Новгороде – на случай, если столицу не удастся удержать. В эти тревожные дни поздней осени 1618 г. Михаил Иванович Ордынцев находился в Москве в осаде в числе 52 дьяков; видимо, учитывая его боевой опыт, его назначили в объезды (пост очень ответственный в условиях осады); в период боев с польско-литовскими войсками он был у Покровских ворот.

…И снова, как за десять лет до этого, рука привычно сжимает не перо, а саблю, глаза проверяют не строчки документов, а прицел пушек. 9 (19) сентября 1618 г. враги ринулись на штурм Белого города и попытались прорваться у Арбатских ворот. Решалась судьба столицы, а с ней и государства, за которое уже положено столько жизней! Там кипел бой, а здесь, у Покровских ворот, надо было стоять и ждать – ждать атаки, как тогда, в семнадцатом [7117/1608 г.] на нижегородской Стрелке, ждать, зная, что отступать нельзя, потому что позади Москва, и могилы своих, полегших за нее летом двадцатого и осенью двадцать первого [7120-7121/1612 г.]. Отступить сейчас – и все, что было тогда, окажется напрасным, и придется начинать все сызнова, и Смуте этой проклятой не будет конца, а сил в стране, обезлюдевшей и залитой кровью, нет, почти все нынче собрано сюда. А потому и приказ, ставший уже почти привычным: «Ни шагу назад, стоять насмерть!». Но как это порой бывает тяжело: стоять и – ждать…

Они стояли и ждали приступа. Им не дано было знать тогда, что враг уже выдыхается, что вся разношерстная «грабьармия» разваливается на глазах, что отъезжают от Владислава донские казаки, стремившиеся лишь к легкой поживе, что наемники, не получавшие платы, ропщут и отказываются идти в бой, что появились уже перебежчики от ляхов, – и что все это уже последний бой Смутного времени. Впереди будут короткие, но непростые переговоры, Деулинское перемирие, государевы пожалования «за московское осадное сиденье в королевичев приход» и – мирная жизнь на долгие и, увы, такие короткие четырнадцать с половиной лет, до очередной войны…

А служба осталась прежней, дьяческой – на патриаршем дворе. Патриарха в России не было (Филарет, отец новоизбранного царя, томился в польском плену до 1619 г.), а двор был, и подати с патриарших вотчин собирались исправно, поступая в патриаршую казну, и всему требовался учет и контроль. Этим и приходилось заниматься Михаилу Ордынцеву (отчества он, как дьяк, в документах не удостаивался, тем более с «-вичем»). В 1621 г. он был одним из 5 патриарших дьяков, а всего в столице в то время таких управленцев высшего звена насчитывалось 55. Документы знают их всех по именам, но они не дают ответа на вопрос, когда эта служба для героя нашего очерка закончилась. Известно лишь, что после 1621 г. ни он, ни другие Ордынцевы в приказном аппарате Москвы не упоминаются. Архивные документы не содержат никаких упоминаний о преступлениях по должности дьяка Ордынцева, следовательно, приходится предполагать субъективные причины. То ли обязанности оказались слишком сложными, то ли Филарету, нареченному когда-то патриархом в лагере «Тушинского вора», чем-то не угодил бывший вояка, рубивший тушинцев в сражениях. А может, не поладил с кем-то из «сильных мира сего»? Как бы то ни было, но после 1621 г. о дальнейшей судьбе Михаила Ордынцева сохранились лишь случайные упоминания в разрозненных документах.

Первое такое упоминание – в явочной челобитной Иваниса Злобина, датируемой 27 июня 1629 г. и сохранившейся в архивном фонде Нижегородского Вознесенского Печерского монастыря. Из челобитной выясняется, что Михаил Ордынцев в это время является нижегородским губным старостой и возглавлял губную избу – выборный орган сословного управления, выполнявший судебно-полицейские функции по делам уголовным и отчасти гражданским[12]. Ему пришлось расследовать «татинное» дело об ограблении крестьян деревни Новинки Нижегородского уезда, принадлежавших Иванису Злобину. Подозрение пало на четверых крестьян деревни Монастырской, принадлежавших «служилому немчину» Михаилу Шултеву. Злобин, считая себя пострадавшим, требовал для подозреваемых «допроса с пристрастием», но Михаил Ордынцев, как утверждал челобитчик, «тому немчину дружа, а тем вором норовя, тех татей, Сеньку Ондреева с товарыщи, ис тюрьмы выпустил, а мне… тех татей на пытку не дал». За давностию лет трудно сказать, кто был прав, а кто виноват в том преступлении, но отказ губного старосты отдать крестьян на пытку сам по себе примечателен. И это при том, что пытки подозреваемых в те времена – дело обыкновенное, а уж тем более крепостных крестьян («мужицкая спина все стерпит»)! Нет, похоже, не стал Михаил Иванович за годы Смуты кровожадным душегубом… Давность лет не дает возможности судить и о дружбе его со «служилым немчином». Хотя, возможно, с кем-то из тех немцев и литовцев, входивших в его отряд в 1608 г., Ордынцева могли связывать приятельские отношения и годы спустя, но был ли там этот немец-тезка «Михаил Шултев» (Шульц?), получивший за службу поместье в Нижегородском уезде, неизвестно, потому что списков не сохранилось[13].

Свои-чужие… В смутные времена бывает, что земляк, говорящий с тобой на одном наречии и исповедующий одну с тобой веру, становится злейшим врагом, а иноземец встает рядом с тобой на последнем рубеже, готовясь в бою защитить твой дом и твою семью. Так было под Нижним Новгородом в ноябре—декабре 1608 года, так было под Владимиром в июне 1609 года, так было под Москвой в августе 1612 года и сентябре 1618 года – так было много раз и во многих местах России. И тем, кто тогда готовился принять смертный бой, многое открывалось совсем иначе, чем нам, сегодняшним, наблюдающим «русские марши» в день, прямо посвященный героям 1612 года…

Неизвестны обстоятельства избрания Михаила Ордынцева на должность губного старосты – хоть и почетную для провинциального дворянства, но далеко не прибыльную (не сравнить с дьяками!). Обычно в губную избу выбирали «детей боярских» старых и увечных, уже неспособных к строевой службе, но известных своей честностью и порядочностью. Может, и впрямь старые раны дали себя знать? Неизвестно и то, сколько времени пробыл Михаил Ордынцев на этой должности в Нижнем. Но известно, где был его городской двор. В «Писцовой книге» Нижнего Новгорода, составленной в 1621-1622 гг., указан «против нового острогу и осыпи, от новых от Печерских ворот от Купреянова двора Офонасьева, подле рву к Варварьской улице: (…) двор Михайла Ординцова, а в нем живет дворник Исачко Дементьев, сказали: не тяглое место». Надо заметить, что заслуги защитника Нижнего Новгорода были по достоинству оценены в нашем городе:: «Да за Михайлом же Ординцовым по даной 126 году [1617/18 г.], что ему дано к прежнему ево порозжему месту ис порозжих мест, от Иванова огорода Муромцова вдоль до Васильева огорода Зубина, а поперег подле речки Ковалихи по болшую дорогу, что межь Печерских и Варварских ворот, а в другом конце от Васильева огорода Зубина к острогу…»[14]. Видимо, все-таки Нижний Новгород стал для Михаила Ордынцева более «своим», чем родной Курмыш, – точно так же, как стал он своим и для муромского сына боярского Василия Юдина сына Башмакова, дьяка ополчения К.Минина и Д. М. Пожарского, да и для многих других тоже…

Но что же в итоге стало с Михаилом Ивановым сыном Ордынцевым – служилым человеком Смутного времени? Кем был к концу жизни, завел ли семью, когда окончил дни свои? На эти вопросы дают ответ несколько документов, внесенных в «Записные вотчинные книги Поместного приказа». В этом приказе с 10 марта по 19 июля 1643 г. разбиралось дело по челобитью М. И. Ордынцева[15]. Из дела выясняется, что Михаил Иванов сын Ордынцев вместе с детьми Михаилом и Иваном царской грамотой от 23 марта 1619 г. были пожалованы вотчиной – деревней Утечино в Березопольском стане Нижегородского уезда. Это явно была награда за «московское осадное сидение в королевичев приход» 1618 г.: тогда многие служилые люди получили вотчины, деньги, крестьянские дворы, прибавку к поместному окладу. Одним из пожалованных был и Яков Михайлов сын Ордынцев – старший сын Михаила Ивановича. Он тоже получил «вотчину за московское осадное сидение», следовательно, к 1618 г. был достаточно взрослым, «в службу поспел» и где-то в чем-то даже поучаствовал. Но век первенца нашего героя оказался, по-видимому, недолог: уже в начале 1620-х годов его вотчина в Березопольском стане (неподалеку от отцовской) переходит в поместье немецкому прапорщику Филиппу Матвееву Фардисину [16], а о самом Якове Михайловиче последующих упоминаний в документах обнаружить не удалось. Не встретились и упоминания жены М. И. Ордынцева. А сыновья Михаил и Иван, скорее всего, оставались к моменту пожалования вотчины «недорослями» и «в службу не поспели», вот и получили вотчину вместе с отцом.

Увы, владеть пожалованной вотчиной довелось Михаилу Ивановичу недолго: уже через три года, 7 марта 1622 г., она была конфискована. Как раз в этот период (начало 1620-х годов) в Поместном приказе проводилась масштабная проверка обстоятельств пожалований многих нижегородцев, служивших в войске А. С. Алябьева в 1608-1610 гг. и затем воевавших в ополчениях вплоть до обороны Москвы в 1618 г. Не давали покоя их выслуженные своей и чужой кровью вотчинки и поместьица богатым соседям, и били «сильные мира сего» челом на Москве об отобрании «воровских имений». Вот и пришлось нижегородским «детям боярским» вдаваться в унизительные объяснения, доказывая, что не были они в изменах, не служили ни «Тушинскому вору», ни «Владиславу Жикгимонтовичу», и что не польский король раздавал им деревеньки в лагере под Смоленском. К счастью, помог боярин Федор Иванович Шереметев – нáбольший воевода в Поволжье в 1608-1610 гг., сохранивший силу и влияние при дворе царя Михаила Федоровича: он подтвердил верность нижегородцев и их законное право на владения[17]. Вот тогда и была составлена «Справка о службе Михаила Ордынцева» в доказательство его заслуг. Возражать было нечего, и вотчину, конфискованную в 1622 г., через год вернули – но уже в качестве поместья, то есть, так сказать, с понижением статуса. А если учесть, что около этого времени прекращается служба Михаила Ордынцева в Патриаршем приказе, то, похоже, у него действительно имелись недоброжелатели в столице. Вскоре оказалось, что беды с имением отнюдь не закончились.

Одним из «сильных мира сего» был в тот период боярин князь Юрий Яншеевич Сулешев – крещеный татарин, сын знатного выходца из Крымской орды, один из воевод первого и второго земских ополчений (1611-1612 гг.), женатый на Марфе Салтыковой, двоюродной сестре царя Михаила Романова (по линии матери). Большими военными талантами князь не отличался, подвигами не прославлен, но боярство получил уже в 1615 г., а в 1619 г. жалован вотчинами в Муромском и Нижегородском уездах (как говорится, «награждение непричастных»). Имения служилых нижегородцев, располагавшиеся по соседству, не давали покоя могущественному боярину, и, возглавив столичный Приказ сыскных дел, Сулешев начал пересмотр пожалований – как водится, в свою пользу. Разразился большой скандал, и боярина отправили воеводой в Тобольск, в почетную ссылку. Его «Сибирские реформы», длившиеся всего пару лет, породили много недовольных и даже заговорщиков, но уже к 1626 г. Юрий Яншеевич снова в Москве, заседает в Боярской думе, присутствует на всех важнейших государственных церемониях. Возглавив в 1630 г. Разбойный приказ, боярин смог вернуться к своей давней мечте об «округлении» нижегородских вотчин.

С таким ли «столпом» было тягаться «неродословному» человеку, пусть и очень заслуженному? Около 24 февраля 1636 г. Михаил Иванов сын Ордынцев с сыновьями был вызван в Разбойный приказ, где совсем неожиданно заложил свое имение боярину князю Юрию Яншеевичу Сулешеву за немалые деньги. Закладная грамота была оформлена по всем правилам, а так как Ордынцев не смог вернуть деньги в срок, то выслуженная деревенька перешла к Сулешеву (а позднее оказалась во владении его родственника князя Прозоровского). Истинные обстоятельства заклада выяснились только после кончины князя Сулешева, умершего в феврале 1643 г. Узнав о его смерти, Ордынцев меньше чем через месяц подал челобитную и рассказал, как в 1636 г. был вызван боярином в Разбойный приказ, где у него изъяли жалованную грамоту и силой (видимо, под угрозой оружия) принудили к составлению закладной кабалы. Отважный воин, прошедший через десятки боев и не раз смотревший смерти в глаза, не стал тогда рисковать жизнью сыновей. Теперь же, спустя семь лет, он просил справедливости. Составленная подьячими Поместного приказа выпись из писцовых книг подтвердила законность пожалования деревни Ордынцеву, но… Ведь князь Прозоровский-то по прежнему был в силе! Вот и получил Михаил Иванович отписку от имени государя, что-де время подачи челобитья он просрочил, и что-де за давностию лет дело пересмотру не подлежит.

В 1649 г. в Русском государстве проводился общий разбор служилых людей. Одним из центром разбора был Нижний Новгород. Подлинная «десятня» – военно-учетный список нижегородских дворян и детей боярских, с пометами об исправности по службе, а также о новиках, немощных и умерших, не сохранилась. Но до нас дошел алфавитный указатель к ней, в котором насчитывается 183 фамилии. На предпоследнем месте, под № 182, указан «Ордынцов»[18]. Обычно в конце десятен принято было указывать умерших со времени предыдущего смотра…

Грустная, в общем, получилась история. Хотя, если вдуматься, до боли знакомая! Один из многих спасителей Отечества не получил в итоге ничего и безвестным ушел в небытие. Безвестными остались и его потомки[19]. Изображений Михаила Ордынцева никогда не существовало (да и кто бы писал портреты с «детей боярских» в XVII веке?), а само имя, заслоненное великими именами Минина и Пожарского, с детства знакомыми всем, оказалось погребено под спудом приказных документов, где и пребывало до тех пор, пока до старинных столбцов не добрались архивисты-«хранители древностей». «И пыль веков от хартий отряхнув», ученые чудаки-правдоискатели извлекли это имя – и многие другие имена – на свет божий, явив миру судьбу человека Смутного времени – судьбу трагическую. А потому трудно отделаться от вновь и вновь звучащих в памяти строк из песни незабвенного А. Башлачева:

«Мой друг, «Отечество» тверди как «Отче наше»,

Но что-то от себя послав ему вдогон».

Примечания:

1 Нижний Новгород в XVII веке. Сборник документов. Горький, 1961. С.30.

2 Там же, с.29.

3. Там же, с.28-29.

4 Там же, с.29.

5 Народное движение в России в эпоху Смуты начала XVII века. 1601-1608 гг.: Сборник документов. М., 2003. № 145. С.290-292.

6 Акты служилых землевладельцев XV-начала XVII века. Т.I. М., 1997. С.91 (док.№ 116), с.181 (док.№ 214), с.232 (док.№ 257), с.317 (док.№ 318). Т.III. М., 2002. С.189 (док.№ 231).

7 Подлинник: Российский государственный архив древних актов (РГАДА). Ф.210, Разрядный приказ, Белгородский стол. Стб.8. Л. 528–535. Документ публиковался: Анпилогов Г.Н. О восстании в Среднем Поволжье и Старом Осколе в 1608–1609 гг. // Вестник МГУ за 1969 г., № 2, с. 91–96; Пудалов Б.М. Смутное время и Нижегородское Поволжье в 1608-1612 годах. Н.Новгород: «Книги», 2011. С.72-76 (здесь и далее цитируется по этому изданию). Существует и электронная публикация на сайте «Восточная литература. Средневековые исторические источники Востока и Запада» (www.vostlit.info).

8 Нижний Новгород в XVII веке…, с.31.

9 См.: Акты служилых землевладельцев XV-начала XVII века. Т.I. М., 1997.

С.34 (док.№ 35).

10 Веселовский С.Б. Дьяки и подьячие XV–XVII вв. М., 1975. С.20.

11 См.: Лисейцев Д.В. Приказная система Московского государства в эпоху Смуты. М.-Тула, 2009. С.616-617, и др.; Веселовский С.Б. Дьяки и подьячие…, с.288-289.

12 Нижний Новгород в XVII веке. Сборник документов. Горький, 1961. С.72-73 (док.№ 37). О губной избе и губном старосте см.: Государственность России. Словарь-справочник. Книга 1 (А-Г). М., 1996. С.324-325.

13 О служилых иноземцах, в том числе в Нижнем Новгороде, некоторые сведения см.: Опарина Т.А. Выбор чина приема в православие западных христиан в период междупатриаршества (1612-1619 гг.) // Российская история. М., 2010. № 5. С.119-137.

14 Писцовая и переписная книги XVII века по Нижнему Новгороду. (Репринтное воспроизведение издания 1896 г.). М.-Н.Новгород, 2011. Стб.147-148.

15 «Записные вотчинные книги», по наблюдениям изучавших их специалистов, регистрируют светские земельные сделки, как правило, фиксирующие переход владений вотчинникам из других родов. Юридической основой сделок были акты купли-продажи, заклада, завещания, передачи в приданое и др. В «книги» как правило, внесены копии челобитных заинтересованных лиц, приказных памятей, различных выписок.

Эти «книги» сохранились в Российском государственном архиве древних актов (РГАДА): фонд 1209 (Поместный приказ) 46 книг за 1626-1657 гг., около 150 книг за 1678-1748 гг.; остальные утрачены. В настоящее время благодаря усилиям замечательного архивиста и археографа А.В.Антонова выполнено фундаментальное издание: Записные вотчинные книги Поместного приказа 1626-1657 гг. Под ред. А.В.Антонова, А.Береловича, В.Д.Назарова. – М.: Древлехранилище, 2010. – 1660 с. Дело М.И.Ордынцева здесь см. на с.719-721 (кн.5993, № 53).

16 РГАДА. Ф.1209. Оп.1. Д.293 (Писцовая книга 1621-1623 гг. Д.В.Лодыгина). Л.49.

17 См. публикацию документов: Антонов А.В. К начальной истории нижегородского ополчения // Русский дипломатарий. Вып. 6. М., 2000. С.196-240.

18 РГАДА. Ф.210. Алфавитный указатель десятен (Алфавиты десятен «старые»). Т.8. Л.73. Пользуясь случаем, благодарю П.В.Чеченкова, сообщившего мне этот источник.

19 В документах упоминается Ордынцев Яков, в 1666-1679 гг. подьячий денежного стола Нижегородской приказной избы; его годовой оклад составлял 4 рубля. (См.: Демидова Н.Ф. Служилая бюрократия в России XVII века (1625-1700). Биографический справочник. М., 2011. С.410). Скорее всего, это внук М.И.Ордынцева.